Дождь перед Рождеством

Грязь. Именно в неё-то сперва ткнулся спешащий парнишка, едва выскочив из-за разбитой двери подъезда. Непонятная эта распутица, то ли осенняя, то ли ещё какая заполонила собой всё, и любоваться теперь приходилось лишь творожисто-тусклым небом, деревьями-вениками, в облака тянущимися, да холодным киселём на земле, сверху которого грустно плавал умирающий снег. А воздух-то – ветер, сырой, рвущийся прямо под куртку!..

Поёжившись на ветру, он бросил взгляд на дисплей телефона – время поджимало. Торопливо прыгая через лужи на асфальте, обогнул свою двухэтажку, давно и неизвестно на кой построенную, после чего, увидев поджидающее у магазина такси, принялся размашисто перешагивать через болотца с одного снежного островка на другой. Ветер со свистом дохнул, и юноша втянул голову в плечи – а на кривых деревянных столбах замотались провода, заболтался мокрый пакет, прицепившийся к свалке чёрных досок, которые ранее составляли чей-то сарай, наспех сколоченный и ещё быстрее разрушенный.

…Старое доброе захолустье, до боли родимое: здесь – каждый день, вся жизнь. И лишь эта слякоть, эта сырость казались чертовски гадкими сегодня, в канун Христова Рождества…

Юноша окунулся взглядом в грязь и начал быстрее скакать с кочки на кочку, пока не достиг отделанного сайдингом магазина и такси, недовольно подбоченившегося на бугорке земли.

– Ты опоздал, Сквер! – нарочито раздражённо сказал Тюбик, злобно глянув на Сквера с переднего сиденья.

– Как клуша собирается! – нагло ухмыльнулся ещё один их общий друг Муравлик, обрадованно расхохотавшись. – Сейчас в город поедем, баб цеплять будем!.. Слышишь?

Авто аккуратно тронулось и покатилось по дороге. Сквер молча прижался щекой к холодному окну, в котором медленно поплыл захолустный районишко. И Муравлик, и Тюбик были родом отсюда же. Толя, сидевший слева, чуть поодаль от Сквера, тоже жил на соседней улице, но обитал в уютной четырёхкомнатной квартире, и отец его был депутатом в городском Заксобе…

Такси, с глухим шипением проштурмовав болото на месте проезжей части, покинуло-таки окраины и въехало в центр города. Толя, собрав с друзей деньги и оплатив проезд водителю, пошёл впереди всей компании по главному проспекту. Здесь уже и снега-то не осталось, луж, правда, тоже: наблюдались только группки медленно бредущих прохожих, то ли грустных, то ли пьяных.

– Завтра махачка будет, слышите, парни? – бросил Толька через плечо. Сердце Сквера судорожно скукожилось от неожиданности. – Эти, с базара, совсем оборзели, они вчера весь центр на уши поставили, нашим, прикиньте, набуздали! Один там, горланистый такой, мусору с крюка – на! – Он умело изобразил боксёрский хук. – Вообще ничего, гады, не боятся! Но мой дядёк обещал их завтра на место поставить. Уже шаблу собирает… Нам тоже это дело пропустить нельзя.

– Не нам, а вам! – поспешно ответил Муравлик, трусовато ухмыльнувшись.

– Так и знал, что откажешься. Как девочка прямо…. Ну а ты? – Толька обернулся к Скверу и хмуро посмотрел на друга.

Где-то под сердцем у Сквера задрожали поджилки. Сначала он переводил взгляд с одной англоязычной магазинной вывески на другую, потом принялся оглядывать сырые лавки, но в голове его не переставала звучать мысль: «Если промолчу – трусом назовёт». Он глянул в Толькины выжидающие глаза.

– Толян, ну если надо, так надо. Пойду, значит, – глухо промолвил Сквер.

– Ну, хотя бы один пацан тут есть! – Толян отвернулся и хлопнул по лопаткам повесившего голову Тюбика. – А ты чего скажешь? Тоже как баба, что ль?

– Да ну, блин, зачем нам это надо, а? – сбивчиво бормотал Тюбик. – Вот лишние проблемы, туда-сюда… Мы вообще ж не при делах-то… Тем более!

– Заколебали вы скулить! – Толя озлобленно махнул рукой. – Ни друга поддержать не могут, ни девчонку развести!.. Лошки вы, понятно?

– Не факт! – фыркнул Муравлик. – Это Тюбик у нас к девке подойти боится!

Сквер захохотал, поскольку ситуация складывалась знакомая, смешная. Как раз рядом с окном бутика, торговавшего одеждой последних писков моды, стояла девушка на высоких каблуках, немного подбоченясь, точно безликий манекен из витрины позади неё. Одета она была не то чтобы вызывающе, но ядовито-красной куртки хватило, чтобы Муравлик ткнул в её сторону мизинцем. При виде её, одиноко курившей под броской вывеской «SALE!!!», Тюбиково лицо стало такого же цвета, что и куртка девушки.

– Слабо к ней подкатить, а? За уголок, мол, позвать? – маслился Муравлик, глядя на растерянно крутящего зрачками друга. Сквера же это замешательство рассмешило ещё больше.

Тюбик, понукаемый насмешками со стороны Тольки, обречённо пересёк пешеходный проспект. Однако по мере приближения к красной он пытался демонстрировать уверенность. Неловко размахивая при походке руками, новоиспечённый кавалер подошёл вплотную к даме, лениво развернувшей в его сторону макияжное лицо, интереса к подошедшему которое отнюдь не выказывало.

– Огоньку не найдётся?! – неожиданно пискляво спросил Тюбик, пялясь на неё, как на ряжёного Деда Мороза на утреннике в детском саду.

И неудивительно, что одиночка тотчас отправила недотёпу по известному маршруту. При этом девушка язвительно захихикала, и потерпевший фиаско паренёк вернулся с повинной головой к друзьям, от позора боясь даже глянуть на них.

– Знаешь, Тюбик, тебя в армию по-любому не возьмут! – Толя, ехидно переглянувшись с Муравликом, произнёс популярную фразу из комедийного телесериала.

– Это почему же? – тихо промолвил Тюбик, наконец-то осмелясь поднять лицо.

– Потому что ты лошара! – закончил этот телевизионный диалог Муравлик и пнул валявшуюся на асфальте банку из-под колы так, что она метко угодила Тюбику в живот.

И смешно было Скверу, и одновременно жаль глуповатого друга. Таких случаев в жизни компании было полно, и давно стали они привычными для него – привычно колющими сердце. Сквер, как и все, смеялся, но внутри искренне жалел Тюбика: в самом деле, а за что друзья его унижают?

Сквер ведь знал, что это неправильно, но не понимал, почему же все именно так себя ведут. Хотелось бы самому таким не быть, но всегда пугало его то, что в умных книжках называют непонятным словом «конформизм»».

– Почта! – Муравлик, задыхаясь от злорадного смеха, подбежал к главному городскому офису «Почта России» и, ударив ботинком синий металлический ящик, заставил вывалиться оттуда большую кипу разномастных конвертов. – Почта пришла! Почта тут как тут, нафиг!

И Муравлик возглавил процессию, улепётывающую с центрального проспекта на не менее центральную, но совсем не пешеходную улицу, где вовсю фыркали зелёные автобусы и озлобленно сигналили маршрутки, опрысканные грязью до самых окон. Поднявшись вверх по узкому тротуару, парни достигли сначала заливистого колокольного звона, а после и жёлтой, приятно отремонтированной церкви, прячущейся за высоким кирпичным забором.

– Слышь, пацаны, я бате сегодня скажу, он там перетрёт кое с кем, и у нас, короче, завтра получится в сауну деньком рвануть, – заявил Толян, с удовлетворением глядя на радостно заблестевшие глаза Муравлика и Тюбика. – По пятихатке с рыла. Своих девок не берите, лучше давайте этих шмар из общаги возьмём, там для них-то найдётся место…

Сквер не стал вторить гоготу своих друзей: слова эти он принял вовнутрь словно огромную луковицу на голодный желудок, от которой внутренности начало скручивать и разъедать. Завтра, в день светлого праздника, не только драться – так ещё и в сауну отправиться придётся, на разврат! Колокола задорно звенели, предвестники Рождества, – и хохот друзей перебивал звон, и от этого Скверу стало ещё хуже. «Хоть бы Бога побоялись…» – подумал он, отвернувшись от приятелей и тоскливо оглянувшись на город. На грязь…

***

Прежде чем Сквер сумел-таки дойти до бабушки, он несколько раз зачерпнул ботинками воды в лужах, забрызгал себя до самого лица и, поскальзываясь на сырой земле, чуть не падал, взбултыхав в своём животе смесь «Pri-колы» и дешёвой пиццы, которые ещё днём заказал в каком-то кафетерии в центре города. Миновал час, как наступил вечер, небо – беззвёздное, поэтому сложно было его отделить от земли, от домишек, от гнилых заборов – всё сливалось в один чёрно-сырой мир, холодный, как колодец. И лишь оранжевые прямоугольники тюлевых окон, беспорядочно тлевшие вдоль дороги, говорили о том, что в этом бездонном колодце всё-таки живут люди.

– …Ой, грязнющий-то, Скверька, грязнющий! – заохала Скверова сгорбленная бабушка, принявшись доставать откуда-то из угла тряпку, чтобы вытереть ею уличные брызги со штанов внука.

– Баб, ну хватит, а! – ответил юноша, мягко отстраняя от себя старушку. Давно утомляло то, что даже родственники частенько упоминали его нелепое прозвище, настолько оно уже довлело над ним – Сквер да Сквер... Он устало оглядел заляпанные глиной стены вечно ремонтируемой прихожей да пыльную лампочку, одиноко свисавшую с потолка на изогнутом сером проводе.

Из зала бойко раздавались грохот пальбы и смешанная ругань американского актёра и русского переводчика.

– Нинка дома? – спросил Сквер о своей двоюродной сестре, стягивая куртку с плеч.

– Да дома, со своим она сегодня, вон телевизер смотрят, ага… – бабушка с улыбкой поглядела на паренька снизу вверх. – А завтра праздник-то какой, Скверька, будет! Рождество Христово, хороший праздник! А я ноне на службу уж собралась, да мóчи нету никакой!

Казалось, что в этот момент лицо её морщинистое освежилось, помолодело: может, и улыбка так осветила дряблые, исчерченные щёки. Старушка согнулась над столом, отодвинула ящичек, порылась в стареньких православных календарях перестроечной эпохи и достала наконец тёмно-синий молитвослов, аккуратно завёрнутый в полотенце.

– Я давеча была в церкви, молебен тебе заказала, – бабушка подошла к Скверу с книгой в руках. – Водички тебе купила святой, попьёшь сегодня немного, потом на экзамены тебе она пригодится, ага… Молитву тебе ещё надо бы знать, «Живые помощи», вот сегодня, Скверька, перед праздником почитай. Она ж полезная, и от врагов поможет, и на экзамене, или что ли…

«Живые помощи» оказались псалмом девяностым, который старушка нашла, перелистав половину засаленных страниц молитвослова. Протянув книгу Скверу, бабушка принялась заученно бормотать молитву, опустив задумчивый взгляд в пол:

– «Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небесного водворится…»

«Вот ведь читает бабушка молитву, верит в Бога, – думал Сквер, глядя в слегка отрешённые глаза старушки. – А кто-то, наверное, помирает сейчас где-нибудь… Уж сколько лет Его просим, сколько лет Его молим – а зла-то всё больше…»

– «…Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни…»

Слегка приглушенные гомоном телевизора, из зала донеслись разозлённые голоса. Кажется, Нинка опять с мужем разругалась – или он, «семейный тиран», наоборот, с нею.

– «…Падет от страны твоея тысяща, и тма одесную тебе…»

Сквер поймал себя на мысли, что почти не слушает бабушкину молитву, но всё никак не мог отвязаться от какого-то едкого чувства, поминутно покалывающего сердце: и вроде бы не хочется слушать эту тысячу раз слышанную молитву, и вроде бы понимает, что нельзя так. А завтрашняя драка всё лезла и лезла в голову…

– «…Да некогда преткнеши о камень ногу, на аспида и василиска наступиши…»

– Жрать дома нечего, ты где шатаешься со своей работой, мать твою?! – разъярённо выпалил Нинкин муж.

Гневный диалог в зале внезапно прервался треском разбитого стекла. Бабушка, не дочитав «Живые помощи» до конца, всплеснула руками и хлопнула ими себя по бокам.

– Ой, Гос-по-дя… – испуганно выдохнула она, поглядев в сторону зала. – Ну разве мужуки так делают? Ну что это за такое, а! Ну сколько ещё безобразничать будешь, изверг?!

Она запричитала, зашаркала было в сторону зала, но Сквер, стиснув зубы, шагнул вперёд неё к «домашнему тирану». Ни слова не говоря, отпер дверь, увидел блестевшую лысину мужа, хлыщущего как попало толстым ремнём, и худую Нинку, тихонько отмахивающуюся от него картиной в железной раме. Искажённое злой гримасой лицо повернулось в удивлении к Скверу, и тот с силой отправил кулак в шершавую, заросшую щетиной щеку. Юноше не было страшно – его сковала неприязнь: как ни вертись, а в конце-то концов всё равно – грязь.

***

Дворники работали с приятным механическим жужжанием; слегка посвистывая, они сгоняли капли дождя с лобового стекла. Тюбик молча свернул с трассы и поехал по ухабистой дороге, ведущей к общежитию местного ПТУ. Под колёсами авто шумно плескалась холодная вода. Муравликова голова забавно качалась в такт подпрыгивающей машине, Толя смотрел из-под бровей на Сквера: «Ну так что ты? Идёшь с нами к бабам или здесь, как лох, остаёшься?»

– Нет, – нервно ответил Сквер, прижавшись виском к запотевшему окну. – У меня есть девушка, нечего мне теперь по всяким шалавам разъезжать…

– Вот и сиди тут, тупица, – мрачно произнёс Муравлик, обернувшись к Скверу с переднего сиденья. – Мы теперь до утра с ними зависнем, а ты ждать нас будешь, как собачка!

– Гы! Рукоблудить будешь, Сквер! – загоготал Тюбик, остановив машину неподалёку от входа в общежитие. – Слышь, Муравей, сейчас вахтёра подолбим, если не пустит!..

Ни слова боле Скверу не сказав, все трое с хохотом выскочили из автомобиля и зачавкали по грязи в сторону общежития. Вскоре Скверу надоело слушать, как дождь бумкает по крыше машины, и он вышел из неё на сырой воздух, полный срывающихся с невидимых облаков капель.

Светилось, наверное, больше половины окон общежития: в тех, что были не зашторены, виднелись чьи-то пьяные макушки и горлышки бутылок; в одном из них Сквер заметил краснощёкое лицо Тюбика, то и дело запрокидываемое назад от смеха. Парень посмотрел на крошащиеся бетонные ступеньки крыльца, на изогнутый, готовый обрушиться козырёк, после чего перевёл взгляд на иссиня-чёрный бархан земляного холма и оплывшие пятна дорожных фонарей. Мёрзлый дождь, подгоняемый порывами сырого ветра, моросил за воротник.

Скверно было у Сквера на душе. Устал он от грязи, которой сплошь и рядом заплыла его жизнь. Хочется себя по-доброму вести, а жизнь велит: «По-людски!». И друзья-то – вроде самые близкие, и те не понимают, насмехаются… Сначала бы всё начать, уехать в другой город, куда-нибудь, лишь бы подальше отсюда… Он поднял глаза на небо: «Господи, пожалуйста, хоть сейчас, в Сочельник, – чтобы по-другому жизнь у меня пошла! Хотя бы чуть-чуть – получше!». А на глаза Сквера упали сверху две капли, расплылись и застлали их до век…

__________

Со скрипом отперев входную дверь общаги, на крыльцо выпрыгнул невысокий светловолосый парень, что-то увлечённо напевающий под нос и весело болтающий руками. То ли он искал кого-то, то ли просто заскучал в общежитии – но, заметив одинокую фигуру Сквера, он в мгновение пролетел по ступенькам, подошёл к автомобилю и молча протянул Скверу тощую ладонь.

– Погодка-то… Сроду на Рождество такой подлянки не было, – обратился юноша к незнакомцу.

– Господь плачет, – приятным голосом молвил светловолосый, ткнув пальцем в небо.

– Нет. Просто до Рождества осталось полчаса – и просто сегодня пошёл дождь, – твёрдо ответил Сквер, тряхнув мокрой головой.

– Как знаешь… – усмехнулся незнакомец, подставив обе ладони под дождь.

Странный человек: в тоненькой курточке, ему капли тоже за шиворот летят, а он и не ёжится…

– Тебя как зовут? – спросил Сквер, глянув в необычное лицо собеседника.

– Триада, – ответил тот после недолгого молчания: в свете фонаря глаза его хитровато блеснули.

«Хорошо хоть не Троица», – подумал Сквер, покачивая головой.

– Да уж – неизвестно к чему вставил Триада. – Слушай, а ты чего здесь, а не там? – Он кивнул головой в сторону общежития. – Там вон празднуют все, а ты чего мерзнёшь? Ждёшь, что ли, кого?

– Ох-х-х… – устало выдохнул Сквер, понурив голову. – Да не нравится мне всё это. Пьянки, девки… А друзьям, наоборот, по душе… Бухают сейчас… У меня ж девушка есть!

– И у меня тоже…

– А я свою люблю. Написал бы сейчас где-нибудь её имя… Да вон даже на стене, на общаге!

– Ну-у… Понимаю тебя. Я и сам бы… – Триада поднял голову и опустил её вниз, оглядывая общежитие с крыши до земли. – А тут у тебя целых пять этажей работы!

– Да при чём тут этажи? Вру я, – глухо произнёс Сквер. – Просто с друзьями непонятки… Ну не нравится мне, что они делают… Неправильно ведь. А они надо мной смеются… – Тут голос его дрогнул. – Хорошо бы, если бы изменилось всё… Чтобы поняли они меня. Или чтобы я отсюда куда-нибудь уехал наконец-то…

Глаза Триады сузились – казалось, он разозлился.

– А вот не будет у тебя никаких перемен, и всё тут!

– Это с чего ты взял?! – встревожился Сквер.

– А всё очень просто: ты больно уж нежный! – сказал Триада язвительно. – Уткнулся лицом в грязь, да и сразу бежать вытираться, так, что ли? – Триада бил не в бровь, а в глаз. – Кто ты такой, чтобы тебя из захолустья этого вытащили и жизнь твою вмиг поменяли?

– Я в Бога верю, – убито прошептал Сквер.

– Вот и терпи тогда… Христианин!

И слова эти были едкие, но, видимо, всё-таки верные. И от правды такой у Сквера защипало в глазах – он отвернулся от Триады и вновь поднял взгляд на небо. Они оба долго молчали – а может, и Триада уже ушёл куда-то, – да и Рождество, наверное, наступило, но Сквер оставался под дождём, который забрызгал сильнее, закапал с волос, забирался за воротник, под куртку. Было неприятно, холодно, а разве куда-то от этого спрячешься? «Бежать некуда… Так всегда у меня теперь и будет. Только раскисать не надо», – подумал он и, опустив взгляд вниз, пошёл прочь от автомобиля в сырую ночную мглу.

…А дождь всё же был очень холодным.

Автор: Алексей Иванов