Еще немного о парадоксах истории: от неклассического феодализма к классическому капитализму?

Пензенский интеллектуальный парк «Академия» посвятил свою недавную встречу (7 февраля 2013г.) архиактуальной теме: «Особенность английского феодализма. Фундамент капитализма». Тема архиактуальная без всяких шуток. Потому как нам, наблюдая в своей стране ужимки и проделки, мягко говоря, очень неклассического капитализма, интересно было бы знать, что такого произошло в одной не слишком большой и весьма обделенной природными ресурсами стране, что породило тот самый классический капитализм? Дав, таким образом, импульс поступательному движению человечества на последующие полтысячелетия? Оказало воздействие на развитие всей человеческой цивилизации? Причем, если судить по тому, что человечество за этот период выросло в 10 000 раз по численности, да и живёт сейчас, по большей части, не в шалашах-ярангах-избах, а в благоустроенных домах, ездит на автомобилях, летает на самолетах, пьёт пиво из холодильников, чатится возле компьютеров, импульс этот был не самого худшего свойства!

С проистекающей отсюда надеждой: может, из рассмотрения данной темы нам удастся извлечь какой-нибудь намек на то, что надо сделать для того, чтобы наш капитализм стал хоть чуточку более «классическим»?

Прочитать лекцию по истории английского феодализма интелпарковцы пригласили В.М.Кириллову — представленную в анонсе мероприятия в качестве «настоящей легенды истфака Пензенского Педагогического Института им. В.Г. Белинского» и преподавателя с более чем 50-летним стажем работы в ВУЗе.

Варвара Митрофановна сразу предупредила почтенную публику о том, что излагать тему будет, основываясь на таких двух китах научного мировоззрения как материализм и диалектика, а кому это совершенно непереносимо, тот может покинуть помещение.

Желающих покинуть не нашлось. Правда, и изложение явно не слишком шокировало собравшихся, т. к. нечто подобное они, очевидно, заслушивали на лекциях в пору своего студенчества, а еще ранее вычитывали в учебнике по истории средних веков за 6-й класс средней школы.

Итак, основные тезисы лекции:

классический английский капитализм зародился в недрах английского феодализма, который не был классическим;

«неклассицизм» английского феодализма обуславливается тем, что Англия в течение более длительного времени, чем другие страны Европы, находилась под воздействием Великого переселения народов, то есть подвергалась миграции представителей первобытнообщинного строя;

а также тем, что здесь, наряду с феодальным землевладением сохранялось землевладение «свободных держателей» недворянского происхождения — фригольдеров. Причем по ходу лекции было заявлено утверждение, что если феодальное поместье является чисто натуральным хозяйством, то на основе мелкой земельной собственности начинают формироваться товарно-денежные отношения (почему они не могли формироваться на основе помещичьих хозяйств - непонятно). А дальше историческая мысль уже идет по накатанной дорожке: король, заметив, что в стране вращается некоторое количество денег и их можно изымать себе в виде налога, обрадовался и обложил налогами и феодальное сословие (т. н. «щитовые деньги»); феодальное сословие стало кумекать, как этих самых денег зарабатывать побольше, и тоже включилось в товарно-денежные отношения, и пошло поехало! А тут еще, кстати, подоспела мода на шерстяную одежду: стали возникать мануфактуры, помещики начали разводить овец и сгонять своих крепостных и арендаторов с земли, и все вместе они еще пуще стали включаться в товарно-денежные отношения и отношения наёмного труда, и т. д., и т. п.

Вот такая вот стройная схема, при изложении которой обычно ссылаются на академика С.Д.Сказкина, и которая, при всей своей стройности, тем не менее, не снимает ряда вопросов.

Конечно, вопрос вопросов, а почему «классический капитализм» сформировался именно в Англии, а не в тех странах, которые выступали для нее донорами переселенцев-общинников: не в Дании, не в Норвегии? Там-то феодализм был еще более «неклассическим»! Ведь не устают же лекторы повторять, что в Скандинавии никогда не было крепостничества: все крестьянство было свободным: пожалуйста, формируй товарно-денежные отношения, создавай рынок!

Да и мы, россияне, с какой гордостью твердим о том, что на Руси в течение всех Средних веков не было крепостничества — так почему же, скажем, Суздальско-Владимирское княжество не стало вотчиной «классического капитализма»? Тем более что Русь на протяжении еще более длительного, чем Англия, периода, подвергалась давлению орд «первобытных общинников» на стадии распада их родового строя — печенегов, торков, половцев, наконец, монголов; но почему-то эти нашествия не увеличивались «градуса свободы» в нашей стране...

Если мы обратимся от предпосылок формирования «классического капитализма» к его условиям — то есть к позднему феодализму, то увидим, что Англия была далеко не самой боеготовой к этому переходу страной в Европе. По развитию социально-экономических отношений Туманный Альбион превосходили в XIV-XVI вв. Нидерланды и Северная Италия, которые то и являлись ведущими мануфактурными центрами, и в первую очередь — сукноделания! Именно в эти страны, а не на собственные мануфактуры, поставляли, главным образом, шерсть английские «новые дворяне». Именно из-за опасения потерять нидерландский рынок сбыта и разгорелась, если уж говорить по-крупному, Столетняя война!

Мало того, примерно в таком же положении, как и Англия, находилась к исходу Средних веков, к примеру, Северная Испания (Кастилия и прилегающие к ней земли). Здесь также практически отсутствовало крепостничество, также мелкое арендное землепользование было вытеснено овцеводческими латифундиями (кто читал «Дон Кихота», тот, наверное, помнит, что одно из первых своих столкновений странствующий защитник справедливости имел именно с овечьим стадом), также шерсть шла на экспорт в Нидерланды и Северную Италию. И эта «шерстяная» конкуренция с Англией, а вовсе не булавочные уколы от экспедиций Хокинса и Дрейка, стала причиной того противостояния между двумя державами, под знаком которого прошел весь XVI век и самым ярким событием которого был разгром «Непобедимой армады».

Но капитализм в Кастилии — при довольно либеральном политическом режиме (вплоть до «перестабилизированной» эпохи Филиппа II), при стремительном развитии городов и городских вольностях, почему-то не развился.

Почему? Почему именно Англия стала первой страной «классического» капитализма?

Что же, попробуем дать ответы на эти вопросы, даже если для этого придется и отступить немного от схемы академика С.Д.Сказкина и даже парадигм диамата.

Обратим внимание прежде всего на один факт: Англия — по сути дела, единственная в Европе страна, сменившая в результате Великого переселения народов свой язык. О чем это говорит? - О том, что миграция германских «первобытных общинников» была действительно массовой, что они по численности превосходили местное население, уже включенное в классовые отношения — отношения зависимости и господства.

Это говорит о том, что это была, выражаясь современным языком, «трудовая миграция» - в противоположность военно-феодальной, дружинной миграции, характерной для континентальной Европы. То есть, если в Европе германские переселенцы, вторгаясь во Францию, Испанию, Италию, имели целью, прежде всего, захват рабов, крепостных и превращение самих себя, любимых, в новых господ, то в Англию плыли, в основном, те, кому был нетерпим застой гниющей на своем излёте родовой общины и подчинение начинавшей мироедческое выделение племенной верхушке — будущим местным феодалам. Проще говоря, те, кто хотел свободно работать на своей земле.

Аналогичный процесс повторился, но с гораздо большей для нас — людей XXI века — наглядностью (потому мы к нему и обращаемся) спустя тысячелетие после Великого переселения народов, когда английские крестьяне в XVI-XVII вв. бежали от своих помещиков-лендлордов в Америку и образовали там фермерские северные штаты, а отправившиеся «в поисках лучшей доли» за океан английские дворяне почти синхронно образовали будущие южные штаты, завезли туда рабов и положили начало будущим рабовладельческим штатам США. Разница в идеологии и хозяйственном укладе между этими северными (фермерскими) и южными (рабовладельческими) штатами была такова, что в середине XIX века она не смогла разрешиться иначе, как через Гражданскую войну между Севером и Югом.

Но вернемся к нашей теме.

Почему именно Британия была наиболее подходящим объектом для «фермерской» колонизации в ходе Великого переселения народов?

Очевидно, потому, что к началу массированных германских вторжений она уже была оставлена римлянами и созданная римлянами инфраструктура здесь уже в значительной мере деградировала. Не трудно ведь догадаться, что конунги, ведшие свои племена на римский запад, вели своих соплеменников отнюдь не для того, чтобы перейти на завоеванных землях к вольному труду — нет! Тем более что возможность трудиться и воевать, защищая империю, Рим предоставлял на правах федератов кому угодно, в том числе и германским народам.

Нет! Целью было присвоение и дележ «римского наследства»; германские завоеватели просто «наложились» на кальку римского порядка, влились в заготовленную уже форму, постепенно либерализовав ее в соответствии со своими позднеобщинными взглядами. Британия, с этой точки зрения, для франкских, готских и пр. конунгов была просто не соблазнительна: здесь просто-напросто не было формы, в которую стоило бы «вливаться» - не соблазняться же гордым ярлам и конунгам родо-общинными отношениями кельтских насельников островов, к тому же уже побывавших под римским игом?

Создавать же что-либо свое, оригинальное, для тех, кто ощущает себя родившимся, чтобы делить и отнимать, просто-напросто не по зубам.

Таким образом, Британия и была оставлена для Великого переселения той части народов, у которых на тот момент еще не сформировалась достаточно сильная военно-родовая верхушка, которая бы совратила своих соплеменников идеей грабежа и вселенского передела и использовала бы их в качестве расходного материала в своих завоеваниях.

Но вот эти-то вот англы, саксы и юты, переселившиеся в Британию, переселились отнюдь не для того, чтобы им потом на шею навязались те или иные господа: они уже обрели на своей «исторической родине» определенный социальный опыт того, как «старшие товарищи», неспешным похлопыванием по плечу, опускают тебя все ниже и ниже, и вовсе не желали повторения данного опыта. Покончить с «английскими вольностями» не удалось даже импортированным с континента Плантагенетам.

Собственно, мы вряд ли сильно ошибёмся, если заметим, что в Англии феодальная аристократия не была доминирующей силой, в том числе и в военном отношении. Интересно отметить, что в английском языке (как, кстати, и в русском) нет собственного, оригинального, автохтонного слова «рыцарь» в его общеевропейском значении — всадник (германское «ritter» - «наездник»; французское «chevalier» от «cheval» - «лошадь»; испанское «caballero» от «caballo» - тоже «лошадь»; итальянское «cavaliere» - опять-таки от «cavallo», что означает «лошадь»), и лишь в английском - «knight» - от старого восточногерманского «knecht» - «слуга».

То есть у английской военной аристократии, со всей очевидностью, не хватило ни военных, ни экономических сил для того, чтобы эмансипироваться, подобно их континентальным собратьям, от восприятия в роли всего лишь королевских дружинников, «слуг короля», и превратиться во «всадников».

Соответственно и совершенно иным было соотношение прав эксплуатирующего и трудящегося населения. Не будем обращаться к бесчисленным первоисточникам; ко всем тем запискам путешественников и хронографов, с изумлением отмечающих право, например, английского крестьянина вызвать в суд своего помещика, что для континентальной Европы в Средние века было немыслимо, или пересказывать Коммнина, описывающего, как вопиющий и исключительный случай, когда во время Столетней войны в одной из битв выигравшая партия разрешила своей рыцарской кавалерии преследовать и избивать отступающую крестьянскую пехоту противника. Здесь не полагалось, чтобы, когда «паны дерутся», «у хлопцев чубы летели»: права трудящейся части населения, в том числе на жизнь, не были совсем уж пустым звуком.

Но, повторим, для перехода к «классическому» капитализму одних либеральных свобод и развития товарно-денежных отношений мало: и того, и другого было в избытке и в Северной Италии, и в Нидерландах, и в Кастилии. Почему же они оказались «за бортом» классицизма?

Ответ напрашивается лишь один: эти страны сгубил бес торгашества.

Если капитализм воспринимать как экономический порядок, характеризующийся свободным движением капитала, то наибольшую свободу его «движения», и, следовательно, наибольшую маржу обеспечивает именно торговля. С этой точки зрения страной «классического» капитализма была отнюдь не Англия, а Северная Италия. Именно здесь колоссальные транзитные товарные потоки задолго до английского «классицизма» сформировали все признаки развитого капитализма, вплоть до банков, страховых контор, векселей, бирж и т.д. «Свобода движения капитала» оказалась столь выгодна, что она даже оттеснила на второй план итальянскую промышленность, в течение всего раннего и «среднего» Средневековья успешно конкурировавшую с византийской и державшую первенство в Европе. Только начавшийся в XIV столетии «малый ледниковой период» дал импульс развитию сукнодельных мануфактур в Италии, да и то не на долго.

После захвата Османами Восточного Средиземноморья и перекрытия старинных путей на Восток, «свободный капитал» перехлынул из Северной Италии в другую страну с максимально либеральным на тот момент режимом – Нидерланды. И с тем же эффектом. При населении порядка 2 млн. чел. (середина XVII столетия) Голландия располагала торговым флотом в 15 тысяч судов; то есть практически каждый третий голландец трудоспособного возраста или плавал, или торговал за морем; были периоды, когда едва ли не 90% европейского грузооборота обеспечивалось голландским флотом; ожерелье голландских факторий охватило всё восточное полушарие: Африку, Индию и Индонезию, Китай, Японию… Чем не «классический капитализм»?

Тут необходимо сделать одно небольшое уточнение. Дело в том, что мы «классическим» капитализмом называем капитализм, соединенный воедино с промышленной, а уж, если говорить точнее, технологической революцией. И истоки своей нынешней цивилизации ведем именно от этого промышленного капитализма. Поэтому-то вполне капиталистические Северную Италию и Нидерланды мы «классическими» не считаем. Торговлишка и спекуляции оказались настолько выгодными, а условия для их процветания столь благоприятными, что «сил» на промышленную революцию в этих странах так и не хватило. Все силы, все «инвестиции» ушли на «свободное» перемещение капитала. Торговля немыслимо обогатила эти страны. Но жизнь – это «забег на длинную дистанцию»: в исторической перспективе эти страны, при всем их богатстве, могуществе (Венецию еще за пять столетий до строительства Кромвелем «флота новой модели» именовали «Владычицей морей») не выдержали конкуренции со странами, совершившими промышленную революцию, и, кто раньше, кто позже, сошли на «обочину истории».

Но почему же именно Англия? – не перестаем задавать вопрос. Ведь и у нее были все перспективы (или соблазны!) для развития спекулятивного капитализма? Успешные войны с Испанией в XVI столетии, покончившие с первым испано-португальским разделом мира; успехи «нового флота» Кромвеля, покончившие с голландской морской гегемонией… Выгодное местоположение, удобные в навигационном отношении, в отличие от голландских, порты. Старинные традиции мореплавания, хорошая судостроительная база… Оборотистые купцы и плавный переток спекулятивного и ростовщического капитала из Нидерландов на берега Темзы, начавшийся еще во времена того же Кромвеля…

По видимому, чтобы объяснить «английское экономическое чудо», мы должны будем хоть чуточку отступить от марксистской парадигмы с ее суровым объективизмом, и допустить в историю «трохи-трохи» субъективного фактора. Признать, что факт «дистилляции» этноса при его переселении за море действительно имел место. Что в V-X веках в Англию из Скандинавии переселялись не просто «yankee» (в смысле - общинные изгои), а, действительно, те, кто хотел свободно трудиться и зарабатывать себе на жизнь вне существующих родовых и сословных, несправедливых и ограничивающих, норм. Именно – трудиться и зарабатывать своим трудом! То есть для абсолютного большинства из них была неприемлема фарцовка, в том числе «заморскими товарами». Как и всякие нормальные мужики, они хотели создавать что-то своё, и получать за это признание, в том числе и деньгами. И когда лендлорды согнали их с земли, им ничего не оставалось, как заняться промышленностью. Не случайно промышленные центры Англии (Шеффилд, Ноттингем и т.д.) возникли в стороне от крупных портовых районов – Ливерпуля, Бристоля и т.п., где вращались и хорошие деньги, имелась кормящаяся возле этого вращения рабочая сила. Но этих людей - первых английских промышленников - не соблазнял ни капитал, так как заведомо было известно, что в торговле он крутится быстрее и рано или поздно уйдет туда, ни портовый люмпениат, лишенный той внутренней движущей силы, одержимости, которые только и могут быть основой настоящего, крупного успеха в производстве.

Именно в этих районах формировалась та особая буржуазная этика, в которой соединился религиозный пуританизм с переселенческим исповеданием труда как основы успеха; некоторый аналог этой этики сформировался в ту же эпоху в Швейцарии и оттуда дошел до нас в виде представления о том, будто кальвинисты считают, что загробное воздаяние будет эквивалентно богатствам, накопленным в дольнем мире. Но при этом мы забываем одно уточнение: трудом накопленных, трудом! Бездельников в швейцарский рай не пускают!

Для того чтобы производственный бизнес был конкурентоспособен по сравнению с торговым, английским «промышленным революционерам» необходимо было выпускать то, что никто не делал. Говоря современными словами, инновационные товары. Или товары повышенного качества. Так европейские, а, затем и мировые рынки, заполонили знаменитые английские сукна, английские булавки, затем – первые плоды научно-технической революции: паровые машины Уатта, прядильные машины «Дженни» и т.д., и т.п., то есть то, благодаря чему английский капитализм получил право называться «классическим», а Англия – «мастерской мира».

И о самом главном: какие же уроки для нас, переживших не то три, не то четыре «русских буржуазных» революции, собственно, содержит тема особенностей английского неклассического феодализма и перехода от него «классическому» (а, по сути, - неклассическому) капитализму?

Наверное, в одном: в том, что отечественный бизнес потому и ущербен и со страшной закономерностью вызывает вслед за своими «буржуазными» революциями социальные или административные «контрреволюции», потому что абсолютно безыдеен. Точнее, содержит одну идею: обогащение любой ценой.

А эта дорога не ведет к храму. Потому что на этой дороге мы встречаем минимум восприятия бизнеса как способа самопроявления, самореализации; максимум - как узаконенного способа фарцовки, спекуляции, ростовщичества. В общем, всего того, что сгубило и Ломбардию, и Венецию, и отбросило на обочину истории Голландию.

И что с этим делать здесь и сейчас, - не очень-то понятно.

Павел Курень