След потерянной жизни

Автор: АНОНИМ

Пролог

Длинная и широкая полоса всадников, носилок, пеших и поклажи растянулась между участков колосящихся посадок; останавливаясь у ручьев, выпивала их едва ли не до полного осушения ниже по течению, неуклонно продвигаясь. Перед Иорданом полоса разделилась на колонны, которые форсировали реку и развернулись широким фронтом, вспугивая дичь. Участники царской охоты погнали её вперёд, постепенно смыкая крылья построения, с расчётом окружить и прижать к маловодной меромской речушке; позади фронта охотников смыкалась колонна персонала для обслуживания нужд, которой распоряжались евнухи. Среди них непонятным образом находилось несколько людей совершенно отличного в одежде и манерах вида. Один из них, по имени Трасибул, был афинским гражданином, изучавшим персидский язык и по недопониманию вставший не вместе с остальными охотниками, а с несколькими спутниками той же нации прибывший в её середину, другими были индусы, осуждавшие подобную деятельность. Сопровождаемый евнухом с насмешливой улыбкой, Трасибул попытался изъясниться на общем для них персидском с почтенного возраста индусом, видимо, возглавлявшем миссию. Сопроводив свою речь большим количеством жестов, он пожелал собеседнику благополучия и выразил восхищение чудесами искусства, которые процветают в его краю, что видно даже из ткани, в которую он запакован. Отдав должное мастерству творцов, он услышал скромный ответ, в котором собеседник принижал значение ремесленника и описывал лёгкий и воздушный материал, из которого была выполнена одежда. Материал этот брался с растения, которое, видимо, не росло за снеговыми вершинами Урарту и (как бы это сказать?), напоминало барашков. И как получали от него этот материал, стригли? – спрашивал грек. Вроде того, так можно сказать, ответил индус. Из этого диалога Трасибул узнал, что оно растёт быстро, но живет недолго (особенно если зима суровая), что под крышей оно не растёт (да и большевато оно), а выросшее, остается прикреплённым к месту и перевезти его с поля нельзя. В конце, Трасибул попросил себе материи из этого чудесного растения, иначе дома ему не поверят, что такое существует. Индус, что бы отвязаться от этого сумасшедшего, сунул ему свёрток, и, сдав его члену своей команды, Трасибул поспешил вперёд, чтобы занять своё место в рядах охотников.

В пути он стал вспоминать свою жизнь. Смутно, из раннего детства ему вспомнились разговоры старших, где говорили про большой шум, вызванный посольством из Сицилии, призывавшей помощь против своих и карфагенских угнетателей. Об Алкивиаде, как он был кумиром толпы при всех обвинениях (типа порчи герм) в его адрес, и как после отбытия в Сицилию его популярность стремительно сошла на нет. Поражение сицилийской экспедиции и гибель в ней опытнейшего полководца, противившегося ей, но когда она стала непреложной, мужественно взявшего на себя ответственность. Как после этого у них случился переворот. Все стали объявлять себя врагами Афин, и даже старейший всеобщий враг стал спонсировать спартанцев на создание флота. Как люди отчаянно сражались, и как интрига сгубила флотоводцев-победителей. Как фиванцы на мирных переговорах требовали сравнять с землёй их город. Наёмниками многие греки из разорённой войны стали уходить на восток, не смотря на предательское убийство командиров отрядов Кира Младшего и их тяжёлое отступление. Утвердившиеся в Греции, спартанцы начали натиск и на восток. Первым камнем преткновения стало требование устранить из договора статью, по которому Лакедемонский союз оставлял персидскому царю все острова и города, которыми владел не только он, но и его предки. Много людей  погубила система политического дуализма Алкивиада, в то время находившегося в Спарте, куда он сбежал из экспедиции после предъявления ему обвинения. Немедленно после капитуляции Афин стал он писать Тиссаферну, сатрапу Персидскому на Западе, где обосновывал существование двух противоборствующих блоков в греческом мире. Один из них, естественно, должен был возглавить он. И персы профинансировали воссоздание Афинского флота.

В 17 лет Трасибул вступил в ряды Афинского военного флота в новую войну, когда Конон составил новую антиспартанскую коалицию. Первые три года он служил под командованием этого стратега на Геллеспонте, потом получил под командование свой собственный корабль и командовал им на Эвксинском Понте, участвуя в осуществлении десантных операций Ификрата. Спустя два года успехов, вместе с Кононом он направился в составе посольства в Персию противодействовать спартанскому посольству во главе с Анталкидом.

Сузы, заново отстроенные Дарием Вторым, до которых допустили посланников, произвели в сравнении с запустевшими Афинами огромное впечатление на Трасибула. Много лет спустя, уже вернувшись на родину, он всегда сравнивал заново отстроенные Длинные Стены до Пирея и стены Суз в пользу зимней столицы Персии. 

После продолжительных склок присланный персидским царем Тирибаз властно надиктовал новые условия, по которым греки Азии и островов Клазомены и Кипр отходили под царскую руку. Артаксеркс Второй во внутригреческих конфликтах должен был выступать в роли третейского судьи, во избежание новых коалиционных войн всем городам, большим и малым, предоставлялась автономия, кроме Лемноса, Имброса и Скироса, которые по-прежнему оставались во власти Афин. Так хорошо усвоила персидская монархия уроки внутригреческой дипломатии, что преподал им Алквивиад. В дальнейшем они успешно заблокировали выпад Агесилая, царя спартанского, усилением его врагов в Греции, не сумев нанести ни одного поражения ему на поле боя. Трасибул и некоторые другие молодые офицеры не хотели покидать внешне более благополучную Персию и смогли подыскать себе новые места для службы. В последовавшие за миром годы Трасибул принял участие в промерах глубины у южных островов Гирканского моря, а после в снабжении провиантом в походах против бунтовщиков на Кавказе, где на высоте оказалась дипломатия, а не сила.

Персидский царь был неважным воякой, собственно воинскими упражнениями он не занимался, и если где при личном руководстве армией и мог отличиться, то потому, что на охоте у него натренировалось замечательное чувство местности, и в немалой мере оттого, что в любом потенциальном вражеском лагере имелись агенты его влияния. Впрочем, охота царя финансировалась не меньше его агентурной сети, в чём убедился наш вторичный протагонист. Охота форсировала незначительную речушку и вступила на равнину, где из своих логовищ выгнали львов. Великий Царь, подобно своим ассирийским предтечам, был страстным охотником, выгнанные на равнину животные неутомимо преследовались колесницами, поражались стрелами и копьями, а те немногие из свиты, что в силу различных причин не принимали какого-либо участия в охоте, готовились к вечернему пиру.

Расположившись с избранными членами своей команды среди сановников, на возвышенности к востоку от места гона, Трасибул завязал разговор с одним из управленцев, относившихся с несколько большей симпатией к «яванам» - ионийцам, чем остальные:

- Долгих лет, о мудрый Шахбоз, какие ветры согнали тебя с острова Роз? Говорят, что оставленную там после битвы с лакедемонским гарнизоном пустыню тебе удалось обратить в сады и дворцы.

- Долгих лет и тебе, доблестный эллин. Родос ещё не достиг прежнего величия, но дело движется в верном направлении. Ветры все те же, что и всю жизнь переносят меня с места на место. Наш царь рядом, и его добрые подданные должны приветствовать его. К тому же здесь по временам можно застать интересные сцены. Так, лет 5 назад в ближней роще наш владыка изорвал ветвями свою верхнюю одежду, один из его придворных предложил ему свою и протянул свои руки к царскому одеянию. В незыблемой мудрости своей, повелитель бросил ему одежду и сказал: «Возьми, но не смей носить».

- Да, цыплячьи же мозги надо иметь, что бы покуситься на такое в ваших краях.

- Прибывший сюда изгнанником из ваших краёв, Демарат Спартанский, именно на это и покусился. Более того, он попросил примерить тиару у Ксеркса.

- Невероятно! Впрочем, чего ещё ожидать от спартанской собаки? Чем же это для него закончилось?

- Сошло довольно благополучно. Бывший царь Спарты так нелепо выглядел в своем новом наряде, что тут же за столом был провозглашен царем шутов, а спустя какое-то время Фемистокл, так же бывший в то время в Персии, смог смягчить Ксеркса, и Демарат вернулся к своему обычному статусу. Ну, более-менее.

- Непостижима судьба Фемистокла. Стратег, победивший при Саламине, оказался изменником, пресмыкающимся перед царём.

- Золота, которое бы было заплачено за предательство, в его разоренном доме граждане афинские так и не нашли. К чему вы черните его репутацию даже после смерти?

- Но ведь...

- Фемистокл до конца был верен Афинам. В Персии он оказался лишь в виду того, что от оклеветавших его афинских олигархов и спартанских эфоров он мог спастись лишь у нас. За его голову была назначена награда в 200 талантов, но он явился к царю сам, и наш благородный владыка предложил их ему. А позже назначил архонтом Магнесии и Лампаска. Там он не проявил обычной для себя кипучей деятельности, и, разве что, постарался привить афинские праздники. Позднее, когда Ксеркс решил привлечь его к новому походу, он какое-то время управлял весьма вяло делами в лагере собиравшегося во Фригии войска, а в решительный момент отравился. С этим он несколько поспешил, как раз в то время началось восстание в Египте, и, хотя там тоже были ваши соотечественники, главным образом ему пришлось бы вести армию против египтян и спартанских наемников. Этим походом, в случае его успеха, он бы скорее помог Афинам, покончив со многими талантливыми военачальниками из спартанского лагеря, что впоследствии доставили вам много неприятностей.

В это время появились созывавшие на пир слуги. Сановники стали уходить с возвышенности, Шахбоз ненадолго задумался, а после сказал:

- Скоро я отправляюсь на родину своей семьи, на Восток Персидского царства. Хотелось бы, чтоб ты со своими людьми сопроводили меня туда. Приходилось ли вам сражаться со скифами?

- В минувшем году Царь царей пытался наказать за набеги на свою территорию племя кадусиев, которое родственно скифам, но я видел их лишь издалека, стоя на палубе. Можно сказать, что нет.

- В таком случае у вас есть шанс испытать новый, незабываемый опыт. Скифы в наших местах зовутся саками или массагетами. Говорят как-то по своему, но в плане тактики ведения боя всё то же самое.

Прошло 12 лет

Среди сожжённой под корень степи, у одного из новых колодцев (все старые были завалены трупами и непригодны) прошли переговоры представителей племен саков и тохаров с вельможами восточных сатрапий. Был установлен мир, назначены время и пункты для обмена товаров, кое-где разграничены земли кочевников и земледельцев. Трасибул и его соратники прощались со своими товарищами по этой сложной и затянувшейся кампании. Он подошел к командиру отряда тяжелой конницы Теогену из династии Алевадов, фессалийской знатной семьи (уже давно изгнанных и на Персидской службе оказавшихся) и пехотного командира Демосфена с Родоса, переговаривавшихся с командиром персидского отряда конных лучников  местного гарнизона, Артабана из Мервского оазиса.

- Уже без малого десятилетие не видел сыновей, - говорил Демосфен, - давно пора было нашим супротивникам замиряться.

- Артабан, а как твои потомки? Шукат был хорошим лейтенантом, а есть кто ещё?

- Только дочери. Шукат потому и сражался столь хорошо, что не хотел знакомить их с саками. В этом, по-моему, и проблема наших войск на Западе. Греция нам не угроза, поэтому никакого желания воевать...

-  Не скромничай, Афины до сих пор помнят ваше нежелание воевать в 296 году (от первой Олимпиады), когда Ксеркс и Мардоний по очереди брали и разоряли наш город.

- Лично я в этом предприятии не участвовал.

- В любом случае, друг Артабан, ты и твои родственники всегда найдут приют под крышей моего дома в Афинах. И ты с сыновьями, Демосфен. И сожалею, что не могу пригласить тебя, Теоген.

- Это как посмотреть, Трасибул. Звезда Пеллы была союзна быку Лариссы, а ныне уже ведутся переговоры о замужестве с царем горной Македонии Пердиккой, сыном Аминты, и у нас есть шансы.

Глава 1

Кодоман, сатрап Армении, был весьма обыкновенным человеком, среднего роста и веса, тёмные глаза и волосы, смуглая кожа. Незнакомый с его историей наблюдатель никогда бы не догадался, что в двадцать четыре года в последнем решающем сражении с кадусиями, поднявшими новый бунт, когда богатыри сторон проводили свои бои перед войсками, он лично поверг в поединке перед боем противника-великана, против которого никто не смел выступить. После этого знаменательного события его назначил своим гонцом главнокомандующий войском персов в Гиркании. Так он дожил до того времени, когда его мать смогла через оставшихся при дворе старшей ветви Ахеменидов приятельниц выпросить для сыновей ещё более спокойные места в администрации. Там Кодоман и следом за ним брат его Оксиафр делали довольно типичную карьеру, закончившуюся становлением первого сатрапом Армении, где он также ничем не выделялся, если что и присваивал, то в меру, в интриги глубоко не влезал, подарки придворной знати слал. Его брат был значительно полнее и коренастее, черты его лица в целом повторяли черты лица брата, супруга Статира также своими чертами подходила под описание Ахеминидов. Приехавший к ним аристократ, внук царя Артаксеркса Второго и в недавнем прошлом изгнанник, проживший немало лет на Балканах - Артабаз, сдал Статире свою супругу, продержавшую её за руку весь вечер и не допустив никого из других прибывших к ней гостей, а сам с братьями удалился на верхний этаж особняка.

- Немного погодя наши соседи с севера планируют напасть на греческие колонии Понта Эвксинского, что вызовет перебои со снабжением. Из-за ухудшенных отношений со скифами поставки могут сорваться на годы. Если вашим производителям продукции удастся заключить контракты, то на годы вперед вы получите рынок для продажи зерна на хлеб. А это поможет выплатить вам налоги и подсобрать на местные расходы, наш Багой недавно на собрании царского совета говорил, что у вас никаких стратегических запасов. На случай экстраординарных расходов бюджета вы столкнетесь с проблемами. А, кроме того, есть основания полагать, что наш новый царь Арсес собирается ввести некоторые новые штрафы для пополнения казны.

- Общее мнение местной госслужбы в том, что наращивание казны, это, конечно, хорошо, но если серебро там просто лежит, в чем тогда его ценность? Оно должно как-то использоваться. Люди недовольны тем, что центр только берет.

- Понимаю, что вопрос про имена говоривших был бы по меньшей мере, неумным, но списочек вам после вышесказанного прикрепить придется. Теперь к умным вопросам. Вы не беретесь налаживать поставки в Эллинский мир? Почему? В долинах ваших мест много плодородной почвы; если свести некоторые леса и осушить болота, то какие открываются перспективы!

- Это сложный вопрос. Люди зачастую не берутся за освоение сельхозугодий из-за переменчивости погоды.

- И самих людей, - добавил Оксиафр.

- В целом мы не можем рассчитывать на наших людей. Взять местного царевича, Баграта, который на севере у нас обитает. Ничего путного от него не добьёшься, поодиночке туда подданным нашего царя небезопасно ездить, оберут и с немалой вероятностью зарежут. Подданным он у нас числится, но налогов с его земель не собрать без большого отряда, в армию к нам оттуда идут, но большой пользы от них никто не помнит. Как в город входим, так они туда первые грабить, а как в сражение, то их не найдёшь.

- А, кроме того, Македония усиливается, можно нашем зерном их и не поддерживать.

- О, Филипп вполне может обеспечить своих гетайров и армию с родовых земель, а управлять голодной Грецией и направить её в поход легче, чем сытой и довольной.

- Да, брат, Филипп человек с очень большим будущим, наши шаги против Греции он воспроизводит, умеет подкупить.

- Один из греческих великих трагиков хвастался в таверне, что за каждое выступление получает по таланту. На что Диомед-оратор заметил, что за его красноречивое молчание на последнем Народном Собрании он получил от Филиппа 10 талантов.

Когда вспышка хохота прошла, аристократ с гордостью учителя сообщил, что Фил выбил пиратов с острова Галлонеса и удержал его за собой. На требование вернуть его он ответил афинянам открытым письмом, которые его глашатаи зачитывали на перекрестках города: в нем Филипп обвинял ораторов, которые, якобы, могут выделиться только пороча иностранцев и своих добродетельных сограждан. И так удачно секретари или он сам это послание составили, что Филипп был избран членом Дельфийско-Фермопильской амфиктонии и стал третейским судьёй между полисами. Впрочем, такие фокусы, как захват нейтрального города Кардии и нападение на фракийского царя Керсоблепта могли быть выполнены не столь топорно, и то, что в итоге всё это пошло на пользу Филу, удивительно. В эту минуту все трое собеседников с грустью задумались о том, что у них впереди ничего похожего на подобные внешнеполитические успехи не предвидится, и их удел — лишь обсуждать чужие победы.

Что бы развеять паузу, Кодоман добавил, что Демосфен в Афинах в своих речах «македонскому варвару» спуску не дает. Напротив же, оратор Исократ полагает, что Македония должна объединить Грецию и выступить в поход против извечного врага - Персии. Демосфен, правда, также ратует за объединение Греции, но только как союз свободных городов, без внешнего вмешательства. Куда ни глянь, везде антиперсидские настроения. Такого предубеждения повсеместного, когда мы были сильны, не существовало.

Гость согласился с замечанием сатрапа, поднялся, принял подарки жене и сыну, и, несколько осчастливленный этим, спустился с поджидавшими на лестнице слугами вниз. Кодоман мог рассчитывать, что в помыслы своего визитёра он попал точно, и теперь в столице у него может быть ещё один защитник.

Глава 2

На поле сражения при Херонее Филипп и Александр одержали убедительную победу над фиванскими и афинскими силами. Филипп принял на возглавляемый им фланг главный удар косого строя греков, пока Александр во главе конницы и приставленный к нему как командир правого фланга фаланги Кен разгоняли и преследовали в упоении противника, царь менял ряды, изыскивал резервы в места прорыва, выстраивал вторую линию, подводил конный отряд для обходного манёвра. В итоге, строй македонцев на первоначальной позиции распался, обратился в бегство. Преследуя его, греки нарушили свой строй. Алевад Дамокл увидел на косом лице царя довольную, зловещую улыбку, которая появлялась на его лице в детстве, когда Филипп сообщал своим фиванским «опекунам» какую-нибудь гадость, к которой в тайне имел отношение. «Они не умеют побеждать» сказал он и послал к коннице, стоявшей на фланге; сам с сохранившей боеспособность пехотой стал готовиться к контратаке. В промежутки ворвались конные воины, между рядами разлад увеличился, фаланга македонской пехоты атаковала потерявших строй греков, опрокинула и разбила. Победа была нелёгкой, но полной.

На поле, где умирали раненные, был поставлен пиршественный стол, соратники Филиппа рубили головы знатным фиванцам, сдавшимся в плен. Дабы вбить ещё один клин между греками, Филипп велел отпустить афинян, которые тотчас же стали собирать своих павших; павших фиванцев царь собирать запретил. 

Дамокла и верных его роду фессалийцев, сражавшихся среди македонцев, царь рассадил вдалеке от себя. В бою они были ближе. Сквозь звон посуды, гомон голосов и подлинно варварское пение, Алевад не мог услышать царя, но ясно видел, как часто он указывает счастливцам вокруг себя на восток. Внезапно, от занятых траурными делами афинян отделилась группка и прошла к царю. Что в точности спросили афиняне, удалось узнать не сразу, спустя почти минуту хохота один из македонян смог передать, что, с присущим им апломбом, жители славного города потребовали вернуть доставшиеся македонцам как трофеи плащи и одеяла афинского обоза. После продолжительного веселья афиняне и посольство с предложением перемирия вышло в Афины. В Фивы вышел более существенный отряд, целью коего было взять контрибуцию и выкуп за пленных, похороны погибших. В общем, избавить город от ценностей.

Хотя второй отряд был выгоднее, Дамокл предпочел встать в ряды первого, с которым вошел в Афины. Там он прибыл в известный по ориентирам дом и встал в нерешительности перед дверью. Пока он пребывал в задумчивости, его внимание внезапно привлек необычный человек. Одетый по-восточному пышно, что называется, с варварской роскошью, пришелец был молод и имел очень странный цвет волос. Поначалу в наступающих сумерках он казался пепельным, но при приближении выяснилось, что данный персонаж, не смотря на свой возраст, уже начал седеть, но на удивление неравномерно, седые и черные волосы перемешивались, создавая странный эффект. Подобно ему неполной минутой раньше, незнакомец осмотрел дом горшечника с огромным валуном, выполнявшим роль одной из стен, а потом резко повернул налево и остановился рядом с Дамоклом. Оба молча замерли, спустя короткое время Дамокл спросил у щеголеватого человека с сереющей головой, не известно ли гражданину, проживает ли в этих местах кто-либо из потомков Трасибула-морехода.

Глава 3

В Афинский порт Пиреи приплыл очередной корабль. С островов и из Малой Азии везли товары на продажу, но, прежде всего, зерно с Эвксинского Понта, которое потреблялось греческой метрополией в безумных количествах. Среди прочих пассажиров сидел  киприот, везший клетки с боевыми петухами для соревнований, и присоединившийся к ним на Самосе иностранец с незнакомым им акцентом греческого и охраной в лице пары лучников, впрочем, не подававшей виду, что они едут вместе. Не в первый день, но спутники поняли, что их собеседник искусный подражатель, но не грек. Когда он говорил «таласса» («море»), то это получалось у него с тем присвистом, что был характерен для жителей Родоса, совсем по-критски звучало ругательство, всуе поминающее некоторые подробности бычьей анатомии, а певучее произношение звонких согласных на Лесбосе, принадлежавшем Афинам, вызвало резкую симпатию у обитателей клерухии, пригласивших мнимого соотечественника на обед, и не сразу понявших, как обидно обманулись. На этом же острове попутчик незнакомца и его брат попытались провернуть номер, который уже стоил им репутации на родине - их семейству довелось вырастить несколько очень похожих больших чёрных петухов. В течение некоторого времени их гиганты приносили им победы, но однажды подвернулся очень юркий противник. Им удалось добиться перерыва, во время которого они подменили пострадавшего петуха на другого, но, после победы, проигравшая сторона обнаружила в их клетках двух одинаково потрёпанных петухов, а дрался только один. Двинувшись в путь, они пару раз проделывали такой фокус. В том числе на Самосе. Где к ним присоединился попутчик. На Лесбосе, после петушиного боя, попутчик внезапно подошел вплотную к старшему киприоту и прошипел в ухо: «Будете по одному продавать своих петухов под видом победителя боя, иначе я раскрою ваш секрет».

Продав первого петуха, киприоты решили выследить своего знакомца, который ожидал их в месте, вполне пригодном для расправы, но как только старший вытащил нож, державшийся чуть позади младший взвыл от боли. Его икра была пробита стрелой навылет. Из-за спины иностранца в ярком одеянии показался лучник, готовый выпустить стрелу, ещё один стоял сбоку и уже готов был стрелять снова.

- Шараф был лучшим из стрелков оазиса Дисоф. В какие шары ему целиться, верхние или нижние?

- Господин, мы не собирались убивать тебя, хотели только припугнуть.

- Довольно, как ни интересно было за вами наблюдать, пора приняться за дело. В клерухии местных афинян намечается славная афера. В преддверии войны с Македонией наши друзья собирают запасы продовольствия, но жители острова не хотят его высылать, и на рынке запрещено кому-либо выкупать более 50-ти мер. Принудить силой Афины островитян не могут, все войска сосредоточены в Аттике. Пора тебе попытать силы в новой деятельности - скупке товара, а младший сообщник пока побудет в клерухии.

На следующий день на выданные афинскими поселенцами деньги, киприот, Шараф и раб из клерухии в роли носильщика стали скупать зерно. Их труды ближе к вечеру могли бы увенчаться успехом для государства афинского, но внезапное появление второго лучника сорвало план. Выскочивший из толпы, этот наемник с окраин греческого мира внезапно завопил: «Тревога, граждане митиленские, метеки скупают зерно, голод ожидает Лесбос». От расправы толпы их спасло только пришествие городской стражи, которую за углом поджидал сероголовый знакомый. За десятую часть их жалования (с учетом оставшихся денег на покупку зерна у них на руках, эта была очень прибыльная операция), они отпустили всех, кроме раба, который отправился в крепость, после чего четверка мореплавателей убыла к кораблю, где уже были погружены оставшиеся клетки. На вопросы нового члена своей команды, «Пепельный» ответил, что, вероятнее всего, его брата освободили восставшие жители Лесбоса, что, по выполнении его миссии, он немедленно отправиться к брату, и что проделанное им было с самого начала не на благо Афин.

Оставив киприота и своего греческого наемника с одного из дальних островов, по прибытии в сей славный город, продавать оставшихся после плавания петухов в Пирее, загадочный деятель выдвинулся в Афины со вторым охранником в роли факелоносца. Серый сумрак опускались на город, ритор зачитывал на память немногочисленным собравшимся «Третью Филиппику» Демосфена: «Он не эллин, и не в каком родстве с эллинами не состоит, он даже не инородец добропорядочного происхождения. Он только жалкий македонец. А в Македонии, как известно, в прежнее время нельзя было купить даже приличного раба».

Глава 4

- Насколько мне известно, ответил незнакомец, сразу прозванный Дамоклом «Пепелком», в этом доме сейчас проживает семья его внука, хотя его состояние и оставляет желать лучшего, ибо брат владельца дома ныне скрывается от кредиторов после неудачной экспедиции за хлебом. Если бы не то, что поручителем его брата выступил многоуважаемый владелец дома, Апполондор, то их состояние было бы лучше. А если бы он не был женат на Клео, женщине предприимчивой, то дела были бы ещё хуже, и дом был бы продан за долги.

Витиеватая речь Пепелка была соткана из какой-то немыслимой смеси отзвуков разных мест, не дав понять Дамоклу его происхождение. И снова требовался решительный рывок, который дал бы больше информации о подошедшем:

- Я пришел к этому дому, поскольку наши предки были гостепреимцами. Мой предок Теоген принимал его предка в своем доме, и я надеялся на гостеприимство в период моей услуги, меня зовут Дамокл и когда-то мои предки были одним из главных родов на Севере Греции.

- Мои предки едва ли предоставляли надолго жильё его предку, но точно вместе служили. А звать меня Бардия. Вероятно, все мы собирались под знаменем Крылатой Колесницы.

- Думаю, да. Впрочем, постучимся.

Намерение их было упреждено появлением в двери раба с дубинкой, за которым виднелось лицо хозяйки дома.

- Кто такие и что здесь делаете?

Кровь знатного фессалийца вскипела.

- Раб, не обращайся в таком тоне к свободному гражданину, или ...

- Мой товарищ хочет сказать, что у нас есть дела до хозяина дома, и мы не имеем отношения к той банде, которую прекрасная госпожа наняла для того, что бы проломить стену в дом того противного ростовщика.

Появившийся наконец хозяин дома пробурчал:

- Кто же вы такие, что приходите в чужой дом в такое время?

- Я - участник посольства царя Филиппа, победителя бесчисленных племен иллирийцев и фракийцев, филэллина, ныне...

- Мой друг и я служили с вашим предком, великим моряком Трасибулом под одним стягом, и ныне мы бы в ответ хотели воспользоваться предложением гостеприимства, котором в нашем краю пользовался ваш выдающийся предок.

Отошедшая от неожиданности Клео взорвалась потоком слов, от которых исходил общий смысл, что Долг Гостеприимства оказывается друзьям, а ни она, ни кто-либо в доме их не знает. Слова эти соответствовали сомнениям Дамокла, и он уже начал разворачиваться, чтоб идти к своему посольству, когда Пепелок уточнил:

- Это и ваше мнение? Полагаю, нам важно это знать.

В Апполондоре взыграло нехорошее чувство, которое совсем недавно приводило его в суд, от которого он едва отвертелся.

- Заходите. Вас только двое?

- В городе или на вашем пороге?

- Второе очевидно. Но сколько зайдёт в дом?

- В дом зайдём мы двое, другие гости будут, только если вы позовете.

Клео оценила свои шансы совместно с прислугой справиться с новой напастью как хорошие и не препятствовала. Порыв Апполондора противоречить супруге, отстаивая мнимое главенство в доме, в это время иссяк, и он уже искал способ выставить гостей, когда его супруга вдруг сделала милое лицо и пригласила гостей в общий зал. Расположившись, Алевад с грустью посмотрел на истрепавшуюся обстановку, свидетельствовавшую о проблемах семьи. Пепелок представился и представил нового знакомого. Потом завел какую-то длинную речь про свою любовь к эллинам и их культуре, про то, как он ради центра эллинской культуры – Афин - влез в какую-то историю на Лесбосе, и завершил все это предложением своих услуг в преодолении кризиса. Апполондор, любивший длинные речи, как и многие в Афинах, уставился на гостя с восхищением и начал произносить ответную, про то, что у Афин древняя история, что влияние, которое ощущал Бардия, наглядно свидетельствует о том, что, не смотря на временные неудачи, против деспота-македонца соединяться все возможные силы. Алевад, непривычный к таким словоизвержениям, пировавший ночью и мало спавший днем, заклевал носом. Пепелок также не был готов к такому, и сидел с вымученной улыбкой все более напоминавшую свидетельство зубной боли. Клео из речи Бардии поняла, что он очень стремился перенять произношение греков и быть на них похожим, но слишком несистематически общался с живыми носителями, и в его речи проскакивали все наречия - от Милета до её родины. Однако обдумать эту информацию при нудении Сократа она не могла, посему оставила охранять комнату здорового раба из Галлии и убыла стряпать ужин. Через четверть часа она убедилась по стуку дубинки о пол, что раб имел несчастье понимать греческий в той мере, что гипнотизирующее вещание её мужа одолело и его, после чего прибыла со служанкой с кушаньем и приготовилась останавливать не на шутку разошедшегося Апполондора.

Начать разбираться со случившейся кашей она решила с более очевидного субъекта. Алевад был пробуждён от дремоты резкой сменой нудения на тишину, получил свою порцию и принялся её потреблять. Из разговора с ним Клео уловила, что с Бардией он только познакомился, отделился от посольства потому, что вспомнил рассказы предка про своего сослуживца, и надеялся в ближайшее время заключить эпимахию своей родины и Афин, ибо власти, хотя бы прежней, над Фессалией им не видать при сильной Македонии, и их уделом станет простое землевладение.

Отправив Дамокла в гостевую комнату, она приступила к беседе со вторым гостем. При скверном ночном освещении классической античности она уже затруднялась разобрать у рядом сидящего хотя бы цвет глаз, хотя видела их блеск, а равно расплывались и черты. Тем не менее, она угадывала главное в собеседнике - персидский соглядатай приплыл в поисках информации. В какое-то другое время она бы выставила его из дома и в сообщила про такого субъекта надлежащим людям, но теперь, когда армия её родины повержена, а её семья после скандала с долгом стала отверженной в кругу богатых горожан, подобное знакомство не являлось столь уж большой неприятностью, в её нынешнем понимании. Апполондор же просто лучился тихим счастьем от того, что он долго произносил речь, а его никто не прервал и не оскорбил. Отдавая отчет в сложности своего положения, сидя перед хозяевами дома, гость сказал:

- Я слышал ещё на Лесбосе о неприятностях потомков друзей моей семьи. Удалось ли вам благополучно избавиться от команды воров? И что вы теперь планируете делать?

- Жить. Как жили, если в это неспокойное время это возможно.

- Да это была страшная история, ростовщик сидел в засаде у нашего дома, созывал свидетелей. Слышал бы ты, как я громил этих кровопийц на суде за то, что они сделали с Афинами.

- Да времена действительно неспокойные. Но не нужно отчаиваться, в конечном итоге от проблем всегда можно укрыться у друзей, расстояние и время, собственно, верные наши друзья. Но неужели они не пробовали шантажировать документом или историей его исчезновения?

- Нет, мы купили оригинал, свидетельствовать же против себя они не будут, как и раскрывать себя.

- И ростовщик  не пробовал подделать документ?

- Нет, этого он не мог успеть, а после это было бы слишком явной махинацией.

- Блестящая работа. Но, хотя мой друг из Македонского лагеря прибыл с предложением комфортного мира, я вижу, что нестабильность обстановки может сделать весь этот труд бессмысленным. Наша общая задача для любимых Афин - обеспечить стабильность. А значит, нужно нам определиться с курсом. До нас доходили вести, где Демосфен в посланиях Филиппа предстает продажным оратором, стремящемся сколотить капитал на войне, а Филипп в посланиях от Демосфена — кровавым тираном, нарушителем мира и порядка, не признающим никаких правил и мыслящего только о лишении Эллады её свобод.

- Демосфена тоже есть в чем обвинить. Когда был заключен Филократов мир с Македонией, он так набрасывался на посольство, что нам было неудобно слушать. Заносчивый человек, считающий себя единственным нашим защитником.

- Клеветнические обвинения Демосфена столь же запутаны, сколь и грубы, когда одного из послов наших, Эсхина, обвинили вслед за забвением государственных интересов ещё и в насилии над свободной женщиной, он произнес прекрасную речь. Вот я зачитываю: «Воздаю вам хвалу. Вас я люблю за то, что вы больше верите жизни обвиняемого, чем возведённым на него небылицам».

- В конечном счете, вам с другом нужно искать помощи против Филиппа не у нас, но у единственной ещё не разгромленной державы Греции - Спарты.

- Впрочем, поздно, друзья мои, я благодарен за полный содержательных бесед вечер. На память о своем визите оставляю вам это кольцо с печаткой. Нельзя исключать того, что оно вам пригодится.

Глава 5

Кодоман поехал в Экбатаны без семьи, один, даже слуг взял не больше, чем требовалось для поддержания статуса. Принца Арсеса, за два года до того короновавшегося под именем Артаксеркса, никак нельзя было назвать умным. Дьявольски непопулярный, он уже отметился чередой позорных выходок на публике, реформ ограничительного толка и жадностью. Насколько все эти негативные черты были спровоцированы ставшего уже недругом всей номенклатуры Багоем, судить было сложно. В конце концов, принц дожил до конца царствования своего отца главным образом ввиду своей ничтожности, за которую злобно мстил своим подданным. Злоба и жадность порой придавали ему неожиданную изобретательность. В свете новостей из Греции, где Филипп провёл конгресс в Коринфе, на котором запретил изменения в конституции греческих городах, конфискации имущества, отмены долгов, призывы рабов к восстанию, а также протолкнул множество объединительных соглашений, направленных на подчинение Греции, Персии явно требовался более толковый правитель. Этим и был вызван его визит ко дворцу евнуха, где собралось неожиданно большое число персов. Кодоман, выезжая на своем любимом коне к месту сбора, проезжал мимо старого мидийского дворца. Семь стен окружало его, одна выше другой, и каждая своего цвета. Это напомнило ему про Вавилон, его зиккураты также имели семь этажей и каждый своего цвета. Интересно, бывал ли в Вавилоне Дейок, в царствование которого Мидия была объединена, и строился этот дворец? Дворец евнуха имел только одну стену и был ниже, но раскинулся на значительном пространстве. Все радости мира, от бассейнов до питомника, не так-то просто было разместить. Его функции явно не были административными, но царский фаворит и не правил отсюда, тем не менее, здесь собрался весь цвет госаппарата. Но не один, а со своими семействами. Кодоману представляли дочерей, он искренне веселился в компании такого множества любезных собеседниц, затем, неожиданно не по рангу, его любезно приветствовал сам хозяин. Кодоман ещё ни разу не видел «полудержавного властелина», и кто перед ним, не понял, равнодушно махнув рукой в приветствии, если бы не глубокий поклон его собеседницы, чьей-то хорошенькой женушки, Кодоман бы и не обратил внимания на человека в позолоченной бороде. Задержавшись перед хозяином, в изысканных выражениях поблагодарил за приглашение и воздал должное в его щедрости и гостеприимству, но склоняться перед евнухом не стал, сочтя ошибку уже сделанной. Багой же, однако, не проявил признаков досады, увился за Кодоманом и в красочных выражениях стал расписывать его великолепное управление сатрапией. Поскольку в плане управления он едва сводил отчётность, а лихоимство, особенно в земельном вопросе, при нем даже возросло, Кодоман даже хотел уточнить, точно ли Багой спрашивает про Армянскую сатрапию, но в тот момент представил себе, как скривится лицо евнуха, и он скажет что-то в духе: «А я думал, что говорю с гирканским сатрапом. Вот с кого пример надо брать, жалкая ты пародия на вельможу». И промолчал.

После просмотра танцев, где равный ему по чину сатрап Бесс уступил ему место, что Кодоман воспринял с огорчением (неужели так плохо я выгляжу, не такой уж я и старик), Багой снова оторвал уже порядком растерянного чиновника от попыток возобновить общение с прекрасной половиной человечества и уверенно повел его к пиршественному столу.

Тишина. Кодоман внезапно для себя стоит во главе стола, а по правую руку хозяин дворца объявляет о тяжёлой болезни владыки Персии. Собравшимся предлагалось определиться с выбором приемника, несколько неопытных царедворцев зашикали, де, как можно, при живом монархе, кто-то даже засобирался на выход. Но большинство знало или догадывалось о том, что Арсес уже неотвратимо мертв, и начали выкрикивать имя Кодомана. Решивший ничему не удивляться, Кодоман вспомнил, что его предки вели свой род от Дария Второго, не слишком удачливого царя, при котором империя довольно бодро теряла окраины, но в центре жила как и прежде, и всё это происходило незаметно. Сочтя его достаточно популярной личностью, Кодоман преисполнился благодарностью к предку, не забывшему основать его линию, и на коронации в Персеполисе взял себе тронное имя Дарий Третий.

Потекли дни, Дарий-Кодоман стал собирать гарем, известия с запада были самые утешительные - Филипп был убит, его наследник отозвал Пармениона из Малой Азии, где тот высадился несколько раньше. Из Армении подтянулась в Персеполис его семья и некоторые верные люди. Его друзья, как очень старые и уже подзабытые, так и совершенно новые, льстили ему в совете, наиболее непопулярные введения предшественника отменились, по замыслу царя и Багоя была проведена реформа пехоты, теперь совсем имитирующая греческую, планировалось ввести новую модификацию колесниц, с серпами на колёсах. Конница и лучники в целом были неплохи, с ними решили не мудрить. Популярность пехоты подняли оплатой, туда вступило много молодёжи. Вернувшись с пехотных учений, царь встретил старого знакомца, Артбаза, приезжавшего к нему в Армению. После приветствий, Дарий предложил рассказать, в каких краях пропадал старик.

- Я из Египта, куда прибыли уже навербованные в Спарте наёмники, в том числе царского рода. Наш человек, занесенный ветром странствий к берегам реки Эврот, сделал нечто поистине удивительное - мужи Гераклидова рода, даже потомки сражавшегося против нас Леонида, ныне готовы пойти в бой под нашим знаменем.

- Вероятно, мы сумеем обойтись своими силами, если египтяне восстанут. Наш человек в Лаконике только зря истратил золото.

- Но мы не можем расторгнуть контракт, Лакедемонцы могут не уйти из Египта. И потом, молодой Искандер из Македонии. Он может оказаться для нас опасен. Великий царь, неужели вы не хотели бы подготовить из наёмников охрану для отражения возможных внутренних угроз?

- Отзовите этого человека из Греции, ваши инициативы вводят нас в ненужные расходы. Искандеру надо написать письмо, напомнить македонцам, кто они, а кто мы. И про какие это ты сейчас угрозы? Не составить ли тебе список?

- Самая явная угроза здесь, в сердце государства. Каждое утро оно входит к Его Величеству с докладом.

- Да, Багой, этот безродный. Он неприятен, но полезен, дела без него могут прийти в расстройство.

- После того, как он впервые увидел вашего брата по правую руку от вас вместо себя, он смертельный враг для Вашего Величества. Более всего опасайтесь яда, но для остальных угроз вам будет нужна верная стража. Не из персов.

После  доклада инспектировавшего Египет вельможи, Дарий шел с тяжелым сердцем. В голове роились мысли, не зря ли он так милосерден с другими родственниками из младших линий. С другой стороны, это персы, свои люди, а не горный шлак. Незаметно для себя, Дарий достиг трапезной. На входе его встречал с чашей Багой. Настороженный разговором, Дарий уже ставший поднимать руки, чтобы совершить обычное возлияние, но внезапно решил проверить:

- Отпей из чаши.

- Не смею касаться царского вина.

- Не кривляйся, все вино царское. Немедленно пей.

У Багоя преувеличено задрожали руки. Рядом немедленно возник Бесс, не давший ему пролить вино, за ним подтянулись другие, более старые друзья, схватившие бывшего главу администрации, и подоспел его брат-толстяк, разодравший рот негоднику. Царь лично залил в трясущегося евнуха всю чашу. Стоя со своей знатью над остывающим Багоем, Дариуаш подумал: «Да, с такими молодцами я не нуждаюсь в ещё какой-то страже». И сказал:

- Так просто...

Глава 6

Дарий Третий медленно собирал войска, не объявив даже полной мобилизации. Впрочем, стоя около Дамаска со своей армией, он ещё сохранял былую самоуверенность, даже вез с собой своих детей, желая показать им торжество персидского оружия. Ассириец-проводник, задрав голову, рассказывает про то, как легко было считать яванов, их построения идут - конница по 5 в ряд, пехота по 16 в ряд, считать одно удовольствие. Странно, что такая «парадная» армия до сих пор не потерпела поражения.

Дорога из Киликии в Сирию шла перпендикулярно текшей с востока реке Пинар. Посовещавшись с македонским перебежчиком Аминтой, своим генералитетом и наёмными стратегами из Греции, из множества планов царь избрал следующий. Оставив 30000 прикрывать Дамаск, царь выступал по северному берегу Пинара, где оставлял с собой силы, которых должно было хватить для того, что бы воинству Искандера не удалось прорваться к своим коммуникациям, для битвы, где он надеялся в кои то веки одержать победу для Персии не числом, а умением. «Третьесортных» он отправлял дальше в тыл македонцев, освобождать Киликасов и громить почтовые станции македонской армии. С прочими он дожидался юного и самонадеянного царя Македонии, так глубоко зашедшего в его владения. По берегу реки были разбросаны небольшие стрелковые отряды, которыми царь рассчитывал помешать переправе македонцев, сам же он вставал вместе с греками и персидской пехотой - кардаками, на месте, уже разведанном македонцами. Отряд персидской лёгкой пехоты «старого образца» был оставлен южнее, в горах, он должен был атаковать во фланг македонцев на их берегу реки в самый ответственный момент боя, а ещё прикрыть переправу. Персидская конница выдвинулась к самому морю, где течение реки чрезвычайно замедлялось, и конница врага имела шансы преодолеть её плавь, второсортная пехота шести мидийских племен, не вошедшая в отряды охранения на берегу и отборный отряд лёгкой пехоты в горах, выдвинулись в город Исса, где войска Дария нарезали македонский гарнизон, составленный из инвалидов и больных, там и осталась в резерве. 

Царь Дарий получил первые вести о действиях македонцев после того, как утром тёплого осеннего дня на берегу видели судно греческих колонистов, едва не подошедшее к берегу. Стало ясно, что предстоящее сражение начнётся скоро, и он велел сворачивать разбитые лагеря и готовиться к бою. На колеснице стоял один из его младших сыновей и смотрел на приближающиеся силы противника. В отличие от солдат на передовой, царь не чувствовал ни малейшего беспокойства, играл с ребёнком, радовался его смелым ответам и благодушно встретил гонца с первыми вестями. А заключались они в том, что гонец с левого крыла сообщал о непонятной активности - группа каких-то всадников разъезжала вдоль реки и что-то высматривала.

***

Когда персы расположились на своей позиции, македонцы не сразу осознали, что их переиграли. Басилевс не поверил в свое положение, пока из устья Пинара не приплыло посланное на разведку судно. Тогда Александр Македонский выступил медленным шагом по уже известному маршруту. Когда равнина становилась шире фронта его армии, всадники и стрелки отделялись и выезжали к краям, промежутки заполнялись частями из хвоста колонны. Пересечённая местность не могла нарушить скованное дисциплиной построение. Подъезжая к месту сражения в теплый осенний вечер, македонские части расположились в следующем порядке: у моря расположилась тяжелая конница греческая, потом фракийские всадники, которые должны были поддержать атаку, дальше шли стрелки из Крита, фаланга педзетеров с её огромными копьями, после гипасписты, а на самом краю построения стояли пельтасты, с тылу их прикрывали выделенный отряд тяжёлой фессалийской конницы, гетайры и аргианские стрелки.

Неарх всегда любил воду, он был полностью согласен с мнением Фалеса по самостоятельному зарождению жизни; когда Аристотель излагал его учение на занятиях, Гефестион, вопреки образу божества, в честь которого он был назван, также проникся им. Покачивавшийся в седле на рысях Фоант из Магнессии, присоединившийся к походу Александра ещё до вестей о победе при Гранике над сопоставимым по численности войском персов, а потому и возвышенный при новой власти, больше проникся мнением Гераклита Эфесского, что жизнь происходила из первостихии огня, что и отстаивал с жаром на обратном пути с рекогносцировки. За ними скакали ещё трое менее близких к Александру товарищей их совместного с Гефестионом детства. На половине пути замыкавший колонну подал голос:

- Уж больно активно нас стали забрасывать копьями с того берега, что-то мы могли увидеть.

- Наверняка мы даже это увидели, Лагид, но только не поняли. Мосты сожжены, кораблю там не пройти, на лодках к нам в бочину много не переправить.

- Остаётся только переправа где-то в горах, но места здесь незнакомые.

Отвлекшийся от своего первоначального разговора, Неарх предложил отправить Селевка  с докладом к Александру, а самим собрать отряд и попытаться выследить, куда ушли жители, но Менелай, сын Лага, сказал, что кони местные козьи тропы не осилят. По прибытии в ставку Александра они узнали, что он уже велел фессалийской коннице идти на усиление левого фланга и переправляться там. Гетайры передвинулись вперёд, но переправ к востоку от старой не находили, на противоположном берегу растянулась персидская пехота необычного вида. Они надели льняные панцири-котфибы, получили греческие щиты и копья и строились наподобие греков. Александра позабавило подобное ухищрение, он как раз делился с Гефестионом новыми шутками про своих соседей через реку, когда к нему прибежал грек с вестями про то, что пельтастов стали обстреливать вышедшие с гор отряды. Немедленно взяв два эскадрона гетайров, царь Македонии рванул на перехват неприятеля. Врезавшись в его ряды, здоровяк Гефестион расшвырял пехотинцев, как здоровенный кабан шавок на охоте, глубоко пробившись в ряды неприятеля. Неарх, воин не менее мощной комплекции, сегодня сдерживал свое оружие, надеясь взять «языка». Ободрённые появлением царя, пельтасты и подошедшие на помощь аргианийцы перешли в наступление, оттесняя отряд врага глубже в горы, дальше от переправы.

***

Сместив персидскую тяжелую пехоту влево, прикрыть, на случай нахождения греками переправы, Дарий сосредоточил свое внимание на разгоравшемся на своём правом фланге конном сражении. Хотя Набарзану удавалось удержать свой берег, царь Персии сознавал сложность положения своего командира, и стал стягивать к нему на помощь стрелков со всего остального берега. Теперь при желании Набарзан мог даже контратаковать, но на такую операцию царь не решался. В сущности, здесь он уже достиг поставленных целей, македонцы отрезаны от родины и скоро начнут ослабевать от голода, его передовые части идут в Малую Азию, а он должен лишь и дальше мешать переправам. Набарзан прибыл к царю с целью получить какие-то новые указания, кроме того, в то время гонец с вестями о прибытии македонцев достиг Иссы и местная пехота в соответствии с планом (пропущенным царем мимо ушей и благодушно утверждённом) выступила к полю боя. А Дарий медлил, его взгляд теперь притянули события на левом фланге. Сочтя успех Набарзана решающим, командир местного отряда, не очень верно усвоивший, какая перед ним задача основная, решил, что пора ему идти в атаку. «Забрав на халяву» с полсотни пельтастов, он вышел на равнину, вероятно, ожидая наступления царя. Но тут же оказался под атакой бронированной конницы македонцев, которую стрелы и дротики его отряда остановить не смогли, после чего с боем, но стал отступать в горы. Становящийся к старости дальнозорким, царь, повернувшись направо, разглядел появление на правом фланге конницы фессалийцев, обежавшей тылами армию Искандера и ворвавшуюся на поле боя. Этот бронированный кулак стрелами удержать также не удалось, фессалийцы разогнали пытавшуюся их встретить пехоту, а после врезались в конную массу персов. Видя, как враг снова начал переправу, продавливая, Набарзан, не успевший насладится своей минутой славы в ставке царя, снова поскакал к своим. Одновременно с новой кавалерийской лавиной, куда вслед за фессалийцами устремлялись всё новые отряды, на правом фланге сражения, в месте старой переправы македонская фаланга также выдвинулась вперёд. Начавший беспокоиться, царь услал членов своей семьи в дальнюю ставку.

***

Александр, собравшись с окружением, совещался. Было решено блокировать небольшим отрядом пехоты персов на одной из гор, а с остальными выступить к старому месту переправы, вечно серьёзный Кратер был уже послан начать наступление фалангистов, когда на подходе возник шум множества ног и голосов. Александр встревожился, военачальники вскочили на ноги, вслушиваясь, неужели персы переправили ещё войска через переход в горах. Тогда они погибли. Дальше появилась не армия, но толпа, во главе которой неспешно ехал всадник явно македонского вида.

Неарх с завистью и восхищением слушал историю от Мелеагра, сына Неоптолема: его слишком грузная туша задержала коня на подъёме, поэтому он отделился от остальных соратников, а когда пыль улеглась, то в кустах он высмотрел египтянина-перебежчика (ранее одного из придворных евнухов, соотечественник Багоя). Это паренек переправился по бревну и место переправы для армии не знал, но знал Египет и желал, чтоб Александр направился туда, обещая всеобщее восстание во славу Освободителя. Мелеагр повёл его вослед славной армии, но на пути к басилевсу они решили проверить одну из горных троп на вершину, откуда стелился дымок. При помощи египтянина-переводчика он объявил собравшимся там женщинам и детям, что басилевс помилует и отпустит их мужей и отцов, если они укажут на переправу, и они согласились её указать. Так он один привел к македонцам множество рабынь и рабов, а заодно ценного проводника. В конце Мелеагр несколько замялся.

- Не найдётся ли у басилевса несколько пленных, чтоб их отпустить сейчас.

Александр улыбнулся семейной, извиняющейся, и в то же время злорадной улыбкой. Птолемею вспомнился Филипп, которого он считал своим настоящим отцом, и подумалось: «Сколько бы Олимпиада ни утверждала, что родила его от Зевса, мы всегда узнаем в нем нашего старого предводителя».

- Передай им, что их мужья на том берегу, пускай же идут к ним, и просят защиты. Воины, дротики наизготовку, лучники цельсь...

***

Увлеченный наблюдением за правым флангом, Дарий увидел среди сражавшихся против его конницы знакомое лицо с крючковатым носом. Да, точно, тот фессалиец в алом плаще - это Дамокл, тот самый наёмник, вместе с которыми он на заре своей карьеры бил кадусиев. Дарий не успел бы нанести своего знаменитого удара по великану, если бы кавалерист, теперь крушащий персов, не ослепил его противника блеском своего бронзового щита. Воспоминание о былом соратнике неприятно кольнули Дария. В то же время в изнеженном царе внезапно проснулся уже забывавшийся доблестный воин Кодоман.

Перед ним бой проходил успешнее. 10000 нанятых гоплитов оказались более умелыми солдатами, чем брошенная против них фаланга, превосходя их числом, она уступала в тактической гибкости. Вчерашние крестьяне и пастухи для эффективной атаки вперед были вынуждены строиться очень глубоким построением, которое уступавшее по числу греческое воинство смогло обойти с флангов и начать истреблять. Поняв, что бой идёт не по плану, македонский командир признал свою неудачу и начал отступление, фаланга пришла в движение, местами раскололась, но отошла назад, не понеся критических потерь, после чего растянулась на всю переправу.

Но, незадолго до этого триумфа, до Дария дошли тревожные сведения с левого крыла - через горную переправу хлынули Македонцы и тяжёлая пехота персов, встретившая их, вот-вот даст слабину, также царь обнаружил, что гипасписты, вместо того, чтобы поддерживать атаку на центр, развернулись и уходят на восток. Тогда Кодоман снял тяжёлые плащ и тиару, велел подозвать коня, и с немногими телохранителями помчался навстречу гонцам с востока, дабы личным примером вдохновить своих подданных, оставив в колеснице одного из евнухов. Но подъезжая к месту переправы, Дарий обнаружил, что его солдаты уже позорно бегут, пробитые чарджем македонской конницы во главе с Искандером. Пытавшийся остановить бегство, Кодоман, из бороды коего при скачке вытрясло позолоту, не был узнан и получил залп бешенной ругани в свой адрес и в адрес якобы сидящего в колеснице царя. В этих обстоятельствах Дарий подумал: «Если царь слышит, как его ругают, то он должен казнить этих бунтарей. Но какими силами я их казню? Если же я покажу бессилие, то это умалит мою власть. Лучше я поскачу в Иссу, возьму там пехоту и ударю македонца сбоку, прижму к реке и раздавлю».

Поехав с оставшимися при нем телохранителями, которых от него не отсекла толпа, царь обнаружил, что пехоты в городе нет. Не вспомнив, что она должна была выступить к полю боя, дабы оперативно прибыть к месту кризиса, царь увидел и здесь измену, городские власти ещё не восстановились на местах, и узнать что-либо он не смог. Тогда, пытаясь сохранять спокойствие, царь выехал к полю боя, но, обнаружив множество бегущих, винящих царя и его бегство в своём поражении, побоялся раскрыть им свою правду о событиях, отдавая отчет в том, что может быть разорван толпой, и выехал в любимый им Вавилон, надеясь по пути найти семью.

***

Амфикрат, опираясь на копьё, смотрел, как один из царских телохранителей обдирает на очищенном от врага береге труп педзетера, на котором был роскошный пояс с золотыми бляхами. Отвернувшись в сторону моря, он увидел, что персы реализовали численное превосходство, союзная греческая конница в полном расстройстве отступила на южный берег. Внутренне он был уже далеко за морем, в Афинах, где он, как один из лидеров демократической партии, рассчитывал, вскоре после возвращения в освободившуюся от македонцев страну, изгнать всех богачей-пособников, поделить имущество изгнанных и зажить славно на одном из руководящих постов, возродив могущество государства. Процветание ныне бедствующего населения...

От этих мыслей его отвлекло появление запыхавшегося всадника, ищущего царя. Телохранитель, только что отодравший где-то полученный македонцем пояс, поочерёдно пучил глаза то на вопрошающего, то за его спину. Приезжий разразился длинной тирадой, из которой Амфикрат уловил, что царёныш сбежал и направился к царю, драться с македонцами, не видел ли хоть кого-то из них телохранитель. Не только грек обратил внимание на отсутствие царя. Преследовавшие остатки фессалийцев, прорвавшихся на пике атаки сквозь порядки персов, конники Набарзана тоже заметили пустоту на месте царя, и теперь прекратили погоню, расспрашивая окружающих. У царского телохранителя как раз отвисла челюсть, что совпало с тем, что на позициях гоплитов стали слышны вопли отступающей тяжёлой пехоты с востока. Конница персов пришла в замешательство и стала покидать позиции, хотя их ещё никто не атаковал; лупя обломком сломанного копья и грязно ругаясь, Нарбазан тщетно пытался остановить отступление. Перед греками возникла фигура какого-то знатного эллина, подошедшего к ним в окружении варваров. Назвавшись Аристодемом Ферским, он яростно произнес речь:

- Я тоже не до конца понял, как так вышло, но царь Дарий проиграл эту битву. Братья греки, сегодня вас может спасти только мужество и дисциплина, бросайте всё лишнее и стройтесь в походную колонну.

Под руководством этого человека греки выступили на север, в пути он присоединял к колонне сохранившие остатки организации персидские части, главным образом, шедшую из Исс пехоту, не обратившуюся в бегство после первых новостей о поражении. Присоединившиеся помогали отстреливаться от конницы победителя, развившей энергичное преследование, и без их помощи колонну их конные преследователи, меча дротики, могли бы проредить сильнее, а может и вовсе уничтожить. Ближе к вечеру преследователи смогли подвести к гоплитам отряды лёгкой пехоты, пришлось принять бой. Стоявший в шеренге рядом с Амфикратом, спартанец Полифем получил удар в колено, из коего выбилась чашечка, и его остаток боя и во время ночного марша на себе несли его соседи, афинянин и коринфиец. В прежние столетия все участники этого ночного перехода, которых снова выстроил в походную колонну их энергичный предводитель, при встрече с большой долей вероятности вцепились бы друг другу в глотки. Сам Аристодем был потомком рода, захватившего с благословения афинской аристократии город Феры в Фессалониках. В течение продолжительного времени они «беспредельничали» в этой области, в частности, изгнав неугодивших их патронам Алевадов, и даже сами нападали на Македонию, занимая крепости и уводя рабов. Филиппу и нескольким его предшественникам пришлось выдержать с его семьёй упорную борьбу, и если бы не ряд обстоятельств, то, как знать, может быть, сегодня он вел бы армию Запада в поход против Дария. Большинство взятых им под командование людей уже засыпало прямо на марше, когда на них набрёл человек с пегими волосами. Колонна тут же полегла на землю, а их неутомимый предводитель пошёл на встречу. Когда половина отряда очнулась от тяжелого сна, Аристодем велел растолкать всех, кто ещё жив, и рассказал им следующее - царьки-киприоты прислали Александру провиант, их корабли стоят в порту Тарсуса, если мы успеем до разгрузки на них, то сможем уйти на Кипр. Желающие продолжить борьбу на материке могут идти севернее к Вагаршапате, а оттуда, по царской дороге, через Армению, выйти в Междуречье. Греческим наемникам Дария удалось отступить куда легче, чем их предшественникам, нанятых Киром Младшим. «Третьесортные» части, вопреки вестям из тыла, продемонстрировали большое присутствие дух и смогли дойти до Сард, и только под их стенами были разбиты будущим диадохом Антигоном.

Глава 7

Седые горы. Здесь, в местах, где над горными ручьями полыхали сквозь снег сотни цветных лоскутов, которые ныне разбежавшееся население повязывало столетиями,  загадывая желания, теперь стояли палатки людей, пришедших далеко с Запада. Выжженные солнцем и потрепанные, палатки простых воинов полукругом стояли на возвышенностях вокруг  ущелья, где с конницей и военачальниками расположился новый царь царей. На перевалах солдаты задерживали или пропускали к расположившемуся в относительной тишине и тепле Искандеру Двурогому посланников, гонцов, купцов, просителей, артистов и прочий менее важный люд, всегда окружавший лагерь победоносной армии. Среди прочих приезжих в ставке нового владыки Азии встретились посол из Карфагена и делегация знатных согдийских и бактрийских вельмож, прибывших поторговаться за продолжительность простоя на их землях, и утвердиться в своих текущих или будущих должностях. Не обремененные большими познаниями в языках друг друга, общались они при посредничестве финикийского фокусника из Сидона.

- А что, любезный бени Анат (Датаферн из Сугуды имел халдейского лекаря и астролога, и, в силу продолжительного общения, подчерпнул немного лексикона), рассчитывает получить от нынешнего визита в лагерь яванов, может, не напоминать ему лишний раз о себе, а то ещё действительно повернет на Запад.

- Видите ли, мои добрые поставщики (жители Карт-Хадашта слыхом не слыхивали ни о каких царствах  ханьцев к востоку от Персии и Индии и посланник полагал, что шелк ему отправляли для продажи его собеседники), реальной угрозе Рима мы предпочитаем возможную угрозу македонца. Тибрская волчица это враг, которого самим нам не одолеть. А ведь мы с незапамятных времен имели дело с самыми разными противниками, бесчисленными ордами нумидийцев, этрусскими и иллирийскими пиратами, Таршихом, Киренаикой, Сицилией, и каждый раз мы достигали успеха в противостоянии с ними – нанимали сопоставимые по численности или превосходящие армии и содержали их весь год, тогда как враг был вынужден распускать свои войска собирать урожай. Разумной организацией труда мы делали товары более совершенными и вытесняли конкурентов, и вот из-за маленького города на северо-востоке Сицилии мы вступили в такую безнадёжную войну. Мы производили быстрее и лучше корабли, наши экипажи были великолепно выучены, нанятые нами греки умели не только таранить, но и провести маневры похитрее. К примеру, великий образец военно-морского искусства – когда корабли идут параллельно, греки давали ускорения и убирали весла с того борта, мимо которого проходил враг, который, как вы сами помните по победам над флотом вашего царя, убрать весла со своей стороны не успевал и оставался обездвижен. Так маленький корабль мог победить много большего врага, который при обычном таране гарантированно пошел бы на дно вместе со своим противником, а то бы и просто раскололся без пользы для дела. Но римляне и тут проявили свой коварный характер. Вместо того, чтобы, как все порядочные люди упражняться в благородном искусстве управления кораблем, они стали устраивать на своих скверных лоханях перекидной мостик, который называют вороньим клювом, и перекидывают со своего корабля на проходящий мимо десант, превращая благородное морское сражение в банальную мясорубку, в которой они, конечно сильны.

И с сильным чувством досады добавил – впрочем, их лохани к концу войны были уже не такие скверные, всякий захваченный ими корабль они научались воспроизводить, как то было со скоростными судами Ганнибала Родосского, и буде ещё война, нам придется туго, морской десант в Италию не пошлешь.

Сомневаюсь, что македонцы помогут против римлян – подал голос один из согдов с необычными пепельными волосами – если и доведется им повернуть на Запад, то только на Аксум, ибо после персидских богатств вам нечего предложить, ваша экономика уже подорвана, весть про восстание наемников сильно подорвало ваш кредит в Вавилоне. Впрочем, усмехнулся новый собеседник, Вавилон теперь едва ли  выдаст новую ссуду без разрешения Александра, так что договариваться надо скорее об этом.

В это время случился легкий переполох, связанный с выходом к почтенной публике Царя Македонского, Фараона Египетского и сына многих божественных отцов и только одной матери Олимпиады в окружении этэров.

Поприветствовав первым делом своего учителя фехтования, приехавшего из Пеллы, хоть и несколько отстраненнее, чем встретивший его первым Клит, Александр перешел к приему иноземных гостей и его новых подданных, в основном распластавшихся в выражении почтительной покорности. Гефестион выделил среди них и незамедлительно обратил внимание басилевса на посланника торгового города  и маленькую группу афинян, стоявших в относительно небрежных позах, после чего подвел своего повелителя для ознакомления со средиземноморскими новостями. Кратко высказав, что он думает про граждан афинских (Александр получил новости о беспорядках в городе после слухов о его смерти), басилевс приблизился к послу далёкого Карфагена. 

- Суффеты прислали тебя, или ты прибыл по собственному желанию?

Карфагенянин развел руками:

- Если я буду иметь успех в переговорах, то, значит, я послан от моих сограждан, а если нет, то приехал сам от себя.

Басилевс, глядя в упор на финикийского африканца, внезапно спросил:

- Как лучше мне с войском достигнуть Карфагена: на кораблях или сушей?

Почтительно склонясь, спустя мгновение посол ответил:

- Это зависит от того, на каком пути боги сохранят тебя невредимым.

Ответ пришелся по душе правителю крупнейшей империи, и он велел уложить на предстоящем пиру финикийца по левую руку от себя.

Удовлетворенный успехом, посол из Африки посмотрел на склонившуюся толпу ищущих подтверждения своих полномочий и привилегий персов и не обнаружил среди них своего необычного собеседника.

Старый фокусник потянул за край плаща карфагенянина и тихо сказал ему:

- Свыше полутора тысяч отважных защитников Тира были распяты. Когда я уезжал, запах гниющих водорослей в нашем порту перебивался при должном ветре запахом от них. Весь путь сюда нас с вами преследовал тот же запах. Не думаю, что ваша республика нуждается в услугах такого союзника. Впрочем, наш «пепельный» собеседник прав, в Риме грабить нечего, и македонцы против него не выступят.

Пирующие стали рассаживаться. На левом фланге, под оранжевым навесом, «пепельному» удалось найти племянника Аристотеля, Каллисфена и общавшегося с ним Филоту, сына Пармениона, уже зарекомендовавшего себя успехами на разных постах командира конницы.

- Каллисфен, где, по-твоему, холоднее, в Македонии или здесь?

- Ясно, что здесь холоднее.

- Почему ты так думаешь?

- Посмотри на своих соплеменников: у себя на родине вы бы пасли овец в единственной истертой одежде и спали в ней, не жалуясь на холод, а здесь натягиваете по три роскошных персидских одеяния, и вам всё мало.

- Ответ, достойный философа!

Пришельцы с запада оглянулись на неожиданно заговорившем на их языке согда.

Внезапно было расчищено свободное пространство перед столами. На него вышли старый грек, тот самый учитель Александра, и молодой сакский воин в золотом ожерелье. Сак произнес импровизированную молитву, заставившую улыбнуться «пепельного», и вступил в бой. Его противник был намного искуснее, и даже несколько сильнее, но имел указания не драться насмерть, и потому только наносил несерьёзные ранения, что предопределило итог – дважды раненый сак дождался подходящего момента и сбил македонца с ног, после чего вцепился лежащему противнику в горло, по обычаю «дикарей» намереваясь испить крови противника, дабы завладеть его силой, но был стремительно оторван.

Согд продолжил:

- Я был с визитом в Афинах, там я убедился, что природа или, если желаете, боги -

безразличны к человеку. Не было более серых и обыкновенных сумерек, чем в ночь после Херонейского сражения, когда антропосфера перестала быть прежней.

Филота посмотрел с удивлением, а Каллисфен с пониманием. Убедившись, что его слушают не враждебно, согд выразил следующую мысль - его семья и соседи понимают, какие дары хочет от них Александр, но не до конца понимают, какие принесет он, не могут ли пришельцы рассказать, что через 10-20 лет ожидает их сатрапии.

Пока Филота собирался с мыслями, Каллисфен сказал:

- Сокомандующий македонским войском при басилевсе Филиппе и мальчик, которого учил знанию о природе мой дядя, это разные люди. И даже Басилевс, разрушивший Фивы и Царь, пирующий здесь, два непохожих человека. Александр всегда готов к изменениям, он идет к ним на встречу и принимает их. В этом залог его непобедимости. И именно поэтому нельзя твёрдо быть уверенным в том, что ожидает всех нас.

Когда восточные сатрапы и вельможи собрались в кружок, сын старого начальника мервского гарнизона передал им ответ. И добавил

- Сброшенный с ложи Полиперхон — это венец изменений, или будут и другие — не ясно. Но то, что Искандер уверился в себе как в необыкновенном человеке - определённо.

Настал момент выбора. Сатибарзан Арианский посмотрел на остальных и сказал:

- Царь Азии - мой царь.

И, не прощаясь, покинул группу, за ним последовали, но не многие.

***

Проскочив мимо стражи и пробиваясь сквозь ночную вьюгу, не принявшие новой власти аристократы восточных сатрапий двигались галопом, прикрывая лица от секущего снега.  Скакавший в хвосте колонны Пепелок говорил Оксиарту:

- После Арбел, до того как Бесс повязал Дария, он собирался ехать в Гирканию и, заключив союз со скифами, жившими между Эвксинским и Гирканским морями, ещё раз пытать счастья в битве. Идея не дурна сама по себе, но языками племен Кавказа и за Кавказом я не владею, буду искать союз среди племен к северу от нас.

- Добре, я пошлю семью в крепость на реке Шурат, туда к обороне готовиться послан Ариомаз, мы видели его на охоте Артаксеркса Пятого.

- А, я хорошо знаю его, он доводится мне племянником, упорный и ответственный командир, жаль, что он запятнал себя участием в свержении Дария.

- Бесс везет Дария к себе в Мараканду, а наших родственников будет прятать отдельно. Зачем ему Дарий в столице?

- Быть может, рассчитывает приманить его тенью Искандера. Но Дарий не единственный потерял много родни в сражениях с македонцами. Наш главный при Арбелах потерял двух братьев, нельзя исключать того, что он просто хочет придумать что-то очень мучительное для Царя, если винит его в этом.

- Сатибарзан встретится с воинством Искандера первым, не стоит его осуждать за нынешнюю покорность, - сказал немного спустя Оксиарт

Глава 8

Вождь Будакен праздновал свадьбу своей дочери в окружении вождей приграничных племён, когда ему доложили о прибытии небольшой группы посланцев с юга. Пригласив их на пир, предводитель рода увидел среди вошедших смутно знакомую фигуру.

- Шеппе-Тэмен (Левша-Колючка, гость был амбидекстером и умел одинаково колоть мечом обеими руками), - удивлённо воскликнул Хош, старейший из слуг Будакена, помнивший его по пребыванию, ещё подростком, в числе нескольких подзадержавшихся между караванами гостей шатра Будакена.

Поприветствовав собравшихся, посол с Юга подошел к Будакену и вытащил из дорожной сумки кутёнка, причудливо сочетающего черты собаки и кошки.

- Это чита (гепард), редкий хищник, который обладает самой большой скоростью из бегущих по земле. Наверняка, князь Сартэр, вам довелось застать диких сородичей этого малыша в этих местах, когда они скрывались ещё в здешних горах. Выучив его должным образом, будешь иметь лучшего партнера для охоты на всём просторе вплоть до Индии. И даже там не так часто встречается такая черта - эта чёрная полоса на лбу. Она бывает лишь у самых сильных и агрессивных.

- Спасибо тебе, странник с юга. За столь ценный дар чего ты просишь?

Глаза гостя внезапно заблестели ещё сильнее, чем обычно. Воины, стоявшие по соседству, наперебой советовали подарить читу и самому получить подарок, но гость попросил... коня с тавром Будакена.

- Да точно ли ты вскачешь на коня? Это будет посложнее, чем сесть на подушку.

Усмехнувшись, Будакен добавил:

- Ты можешь взять того, кого сможешь повязать сам!

Оскорбленные непочтительностью гостя по отношению к вождю, окружающие заголосили:

- Неужели не струсишь!? Правильно, Будакен, давай посмотрим, как согдский козёл поскачет на коне!

Наш знакомый, отдал читу одному из старых слуг Будакена, не принимавшему участие в грубом веселье, один из его спутников передал ему аркан из сыромятной кожи, почему-то оказавшийся у него, и посланец Юга вышел за полог шатра. За ним последовали слуги и князья саков. Несколько работников подогнали стадо Будакена. Согд-посланец спустился к стаду и пронзительно засвистел. Встревоженные кони пропустили вперед того, чью силу они признавали. Перед стадом вставал на дыбы знаменитый Буревестник. Пепелок выбросил вперед лассо и накинул на шею коня; добившись попадания, резко потянул на себя и толчком ноги притянул веревку к земле. Полузадохшийся конь рванул навстречу, целясь цапнуть своего супостата, но попал мордой в сумку. Секундного замешательства хватило, что бы его оппонент оказался на хребте у коня. Задыхающийся и неспособный прокусить сумку, конь не стал валиться на бок, как то опасались, и резко рванул в степь. Всадник на рвущемся животном скрылся в степном мраке.

Спустя некоторое время всадник вернулся, конь был весь в пене, смирен словно агнец, и шел шагом. Пораженные скифы громко приветствовали Шеппе-Тэмена восхищёнными криками, к спрыгнувшему с коня посланцу подошел Будакен. Вождь произнес краткую речь про то, что конёк поистрепался, и он подарит своему гостю любого коня из его потомков, которых легко можно узнать по отметине за ушами. Посланник что-то сказал ему на ухо, после чего Будакен несказанно удивился и, обведя глазами присутствующих,

позвал всех продолжить пир.

На следующий день Будакен и посланец с юга встретились у ямы, где саки держали провинившихся рабов. Хозяин стойбища с некоторым удивлением отметил, что из ямы раздается уж очень много голосов, и велел позвать Хоша.

- Что они говорят, Шеппе?

- Примерно то же, что и все заключенные, просятся на выход.

- А кто уж там?

- Двое гирканских разбойников, попавшихся своим жертвам в ходе набега, один тушпинец, ещё один говорит на неизвестном мне языке, но судя по всему, попал он сюда из города Ершалаима, а, может, это его родина. А один - яван, но из какого места он попал сюда, установить не представляется возможным - когда его пихнули в яму, он был ранен и бредил, и остальные побили его, что бы он замолчал. Пленники говорят, что в его ранах завелись черви, и он не жилец.

- Да, много их скопилось. Хош, хорошо, что ты быстро пришел. Надо извлечь оттуда явана и промыть ему раны. И хорошо подлечить его, он может быть потребен для обмена пленников. Так, ты говоришь Шеппе, что мой сын жив и в плену.

- Очень может быть, что мы сумеем встретить его, но вряд ли поговорить, смотреть придётся с расстояния. Съезди со мной на юг, там такие процессы происходят, что сложно в это поверить.

- О, я давно собирался съездить на юг. Когда Бесс вербовал наёмников для Царя Царей, он уже приглашал меня. Но проклятое вино никак не закончится. Это всё из-за тебя Хош! Не будь у меня такого запасливого управляющего, я бы уже давно убыл опустошать чужие запасы.

- Что же, ты дождался того момента, когда Бесс сам стал Царем. Но других царей под его началом не то чтобы много. Кстати, а помнишь у вас вчера рабыня на верблюде уехала в степь?

- Да, что-то такое помню. Эй, слуги! У нас беглянка, разыскавшему наложницу князя Гелона...

- Не торопись искать ветра в поле, князь. С твоего позволения, не будешь ли ты так любезен считать её подарком мне наравне с конём? И верблюдом?  И надо поторопиться, для того, что бы посмотреть на сына, тебе нужно собраться в путь уже к вечеру.

Глава 9

Полумесяц скакала на верблюде вокруг кочевья, быстро завершив приготовления к новому появлению, когда сзади на неё накинулся один из слуг Гелона. Отбиваясь бронзовой шпилькой, она уже совсем отчаялась спастись, когда к ним приблизился третий всадник, виляя, будто безумный. Тем не менее, аркан с коня на противника Полумесяца он забросил точно, и её неудавшийся убийца слетел и в полузадушенном виде прокатился по земле. Незнакомец в богатой и яркой одежде некоторое время ехал рядом. После чего поздоровался, сперва на незнакомом ей языке, потом на языке саков – племени, на территории которого она очутилась. Ответив на приветствие, она назвала свое племя, и что была захвачена князем Гелоном. Её собеседник сказал, что он сосед местного князя. Под вопросительным взглядом уточнил, что из оседлых.

- Я хочу обратно к своим людям. Можешь ли ты помочь мне?

- Как знать... В твоих краях я не бывал. А каков был план, не включавший меня?

- По традиции объехав на верблюде вокруг кочевья и за это время одевшись, можно получить свободу. Дальше – степь-матушка поможет.

- Исходя из последних событий, доверие к степи ослабевает?

- Знаю, что в рабство я не вернусь.

-  В представленном случае возвращение к милым людям у шатров теперь уже в планы не входит. Предлагаю отправиться на юг, отсюда двигайся вниз по течению, там, где горький родник впадает в реку, над ним по течению есть переправа, ею редко пользуются. А туда я пошлю своего человека, он должен представиться – Карабат. С ним доберешься до моей земли. Там будем думать, как тебя собрать в путь.

- Делая так, как ты говоришь, я попаду к тебе в рабство, но я предпочитаю тебе верить.

Полумесяц отправилась на юг, нашла переправу и переправилась на южный берег. Там, вскоре, действительно показался человек, махавший руками и кричавший «Карабат, ана Карабат». С ним она доехала до поместья своего нового знакомого. На следующий день в гостях у него показался сам Будакен с немногочисленной стражей, оттуда он убыл дальше. В поместье обитали родственники нового знакомого: его мать преклонных лет, свирепо третировавшая прислугу в попытке изобразить хозяйственную активность, но сравнительно добрая с ней – Полумесяц поместили в полуподвальный пристрой во внутреннем дворе, куда срочно подтащили кровать, горшок и некоторые другие составляющие интерьера; его сестра, умевшая читать и обработавшая раны от ночного нападения и более ранние следы от жизни в стойбищах тохаров, девушка молчаливая и замкнутая; её муж, человек своеобразно весёлый, отстраненно перемещавшийся по жилищу, по временам принимавшийся за какую-нибудь творческую активность. Артабаз-толмач как то сказал, что во время восстания в Египте он в сражении пропустил удар по голове, в значительной мере отразившийся на его функционале. Дни потекли один за другим, пока новый знакомый не вернулся. За неспешным разговором он изложил ей положение дел и поинтересовался судьбой их племени и её собственной, а сам изложил создавшееся в его естественной среде ситуации. Так она точно установила, что судьба её племени в прямой взаимосвязи с тем, удастся ли остановить новую силу, вторгшуюся в эти места. А возможность пробиться к своим напрямую связана с теми ресурсами, которые были у её собеседника. И что её собеседник нуждается в её знании степи, дабы эти ресурсы изыскать. Они провели вместе много времени, ездили ко двору Бесса, где обитал ныне Будакен, тогда у них появился совместный секрет – загримировав её, Шеппе сводил их вместе на прием к дочери Оксиарта, княжне Рокшанек, и Будакен так и не узнал её. Затем они отправились в большую поездку по тылам македонцев. Налетевшая ночью пурга перемела горные дороги в  сатрапию Парфию, куда хотел доехать Шеппе, но на пути вырастал большой город Ария, где он решил попробовать счастья. В его дворце они поднялись вечером во время смены патрулей на самый верх и, насладившись видом, который никогда не видел владелец этих хором, оттуда спустились на балкон его покоев.

Сатибарзан не сильно удивился Шеппе, они про что-то долго-долго говорили и водили тростниковыми палочками по рельефной карте. Договорившись до чего-то, Шеппе вышел, замаскировавшись вместе с ней от возможных соглядатаев под загулявших офицеров македонской армии. Проезжая на выход из города, в оперённых шлемах, шерстяных плащах и латах поверх толстых войлочных обмоток, Полумесяц спросила, про что же они так долго говорили.

- Половину времени мы обсуждали план совместного наступления Сатибарзана, Бесса-Артаксеркса и Барсаента. А вот в первой половине пришлось много времени убеждать в необходимости этой кампании. Ты ведь уже не прямо вот сейчас хочешь в степь?

- Отправлюсь туда с великой радостью и при первой возможности.

- Тем не менее, не сразу. Для тебя свобода — это некое абстрактное понимание того, что тебе лучше жить вместе со своим племенем по своим законам, и это ещё и привязано к некой местности твоим воспитанием и привычкой. Для нас же с Сатирбарзаном...

- Видишь вон те звёзды. Моя любовь к свободе и жизни на ней такова, что я оставлю тебя ради нее, как только минует угроза яванов, и моя борьба за это столь же вечна, как эти звёзды.

Она указывала в промороженное чистое небо, и потеряла бы шлем, откинувшись в седле, если бы её не поддержал Шеппе.

- Люди, вне зависимости от происхождения, также готовы бороться за неё, как и ты, чаще же всего они просто не могут её представить. Я же представляю очень конкретно. Всю жизнь я был чужим голосом и во всех концах Ойкумены чужие мысли и желания претворялись мною в жизнь. Теперь же я обрёл свой голос. Мои мысли и желания на независимой от кого бы то ни было родине воплотятся в жизнь. И для Сатирбазана она также очень конкретна. Когда Дарий был повержен, для него также отпала необходимость озвучивать чужие мысли и желания. Да, он согласился на службу Искандеру, но это было, когда он стоял перед острием его копья, стоя же позади... он нуждался лишь в маленьком толчке.

Глава 10

Будакен со своими спутниками продвигался из Степи на юг с продолжительными перерывами. Немало времени заняли развлечения и пиры при дворе Оксиарта и Беса. С лёгким ужасом он узнал о религии местных, что они оставляют трупы «на очищение» (читай, съедение), узнал о чрезвычайном множестве священных животных и о штрафах в пользу церкви за их убийство и даже просто за то, что их отгоняют. Его главный проводник с саркастичной улыбкой, проезжая мимо очередной башни, куда стаскивали трупы, рассказывал:

- В горах к востоку от нас почитают других провидцев и пророков, богов и праздники. Но жизнь различных животных там также священнее человеческой, а время будто остановилось. Но есть и специфика - местные животные, кроме кошек и собак при монастырях, человечину не едят, да и последние это делают не настолько быстро, чтобы не начало вонять. Поэтому в монастырях есть «братья» с перекошенной крышей и крепким телосложением, которые эти трупы разрубают в куски и вместе с кровью выставляют на площадке, куда слетаются стервятники. В горах это самые крупные потребители мяса.

В пути они встретились со свидетелями сражения при Арбелах, где скифские всадники вышли в тыл Искандеру Двурогому и совершили успешный набег на его обоз, про схватку наследника Будакена с пожилым яваном рассказывал сам Шеппе. Конечной точкой их маршрута стал перевал Согдийские ворота. Перевал был заранее занят перед приходом басилевса авангардом Птолемея, расставившим дозоры на всех господствующих возвышенностях над ущельем, ведущим в Согдийскую долину из Арии, и проходам к нему. Но это также давало возможность определить путь, по которому пройдёт армия. Перед этим участком пути Шеппе выкрасил волосы на голове хной, долго вымазывался какими-то мазями, сделавшими его бледное лицо смуглым и как будто более подтянутым, а в дополнение к прочим мерам остриг бороду так, будто она только начала расти.

***

Взятый ими с собой эллин, который до того попал длинными путями в яму к Будакену, оказался гражданином одного из полисов Центральной Греции, недурным музыкантом и жертвой набега прикаспийских скифов на одну из новых колоний – Александрии на Кавказе. Он ещё находился в рядах армии при Иссе, где Царь Царей бросил семью свою и своих родственников и приближенных в панике отступления. Впоследствии, при Арбелах, он стоял на фланге среди пехоты Пармениона и помнил, с какой яростью атаковали отряды некоторых вельмож, другие же, включая самого командира вражеских войск Мазия, незадолго до того сдавшего сильнейшую крепость, будто нарочно стояли или бесцельно маневрировали, словно стремясь перемешать собственные ряды, срывая наиболее успешные атаки в критический момент. По всей видимости, часть персидских вельмож имела сведения от своих родных, согласно которым их поведение на поле боя могло прямо отразиться на положении пленных, во всяком случае, иного объяснения, почему лучникам врага на протяжении всего боя сообщали неправильный прицел, и они поливали стрелами то пространство позади македонцев, то перед ними (выкашивая собственную пехоту) грек дать не мог. Грек не представлял из себя важного персонажа, но написал крайне красноречивое письмо своему гегемону (это для македонцев он басилевс, не для греков) Александру с просьбой выкупить его у скифов. С целью передачи этого письма и разведки Шеппе выступил с делегацией ханьских и некоторых городских купцов из ближайших в лагерь македонский, при этом прихватив с собой Будакена, повесив на него побольше украшений и дорогих тканей, а также пару из его телохранителей в обычном виде, сам же удовлетворившись ролью толмача. Проезжая горами на пути к лагерю, они поняли, что Птолемей, старший из Лагидов, хорошо ориентируется в незнакомой пересечённой местности и занял все подходящие позиции, откуда могли быть скачены камни или вестись обстрел из луков. Но, как перестраховщик, занял и некоторые на сравнительно большом расстоянии, откуда мог вестись обстрел разве что осадными машинами, которые едва ли было возможно развернуть в таких местах в короткий срок, пути же подхода к таким местам были не видны.

На подходе к посту перед лагерем Птолемея Шеппе окликнул солдат на нем:

- Хайрете! Мы купцы городов Согдианы и везём подарки новому Царю Царей. Вы везунчики, вам доведётся представить лагерному начальству местных богатейших торговцев.

Начальник поста показался из-за редкого частокола.

- Не могли они прибыть в какой-нибудь другой день, сегодня трогаемся, пока его в ставку проводишь, то да сё - выспаться не удастся.

Все тронулись за ним и после некоторого петляния меж шатров полководцев и палаток простых воинов вышли в центр лагеря, где в окружении многого добра расположились Птолемей и 2 других стратега, подъехавших к нему перед основной армией.

Шеппе, проходя, оглядел обустроенную площадку в горах, мысленно одобрив её - никакого лишнего мусора, ничего не мешает. Стратеги прервали разговор, и низкорослый на фоне своих собеседников, внешне невзрачный Птолемей повернулся к делегации.

- Кто вы и с чем пожаловали?

- Радуйся, победитель! Сегодня к вам в лагерь прибыли самые влиятельные купцы округи и члены миссии восточного государства Цинь в этих краях. Все они принесли подарки и желают лицезреть Повелителя Вселенной.

- Все подарки – только через меня, если там окажется что-нибудь ядовитое - к этим скалам и приколочу.

После некоторой паузы Птолемей прибавил:

— Значит, на востоке ещё государство Цинь есть, говоришь. А подробнее...

***

Неарх и группа других высокопоставленных офицеров в последние дни после того, как царь начал энергично выискивать себе супругу из местных, испытывали явное отторжение от мысли, что ими будет править персидский полукровка, притом так, как до того правили персами. В связи с этим пошло рысканье в поисках потенциального приемника. Самым очевидным марионеточным правителем представлялся слабоумный брат Александра, царевич Арридей, но к тому времени всем в его друзья затесаться уже не получалось. С Неархом поехал Алкет, брат Пердикки, который на пиру накануне отстаивал в споре с Гефестионом позиции Гераклита и Анаксагора по вопросам происхождения жизни, как ему теперь казалось, с излишним пылом. Птолемей был занят прочтением донесений из разных мест, и хоть он и сразу пригласил старых друзей в палатку, отвечать развёрнуто оказался готов не сразу. Какое-то время Неарх и Алкет вспоминали разные места и разных людей, и постепенно завели речь про возможных наследников Александра. В этот момент Птолемей сказал:

- Все дела на переделать, пойдёмте же на открытый воздух.

Выйдя на площадку, Птолемей на несколько секунд поднял лицо к солнцу, после чего сказал:

- По состоянию на сегодня Аргеадов осталось так мало, в замятне после смерти Пердикки Второго род так активно занимался самоистреблением, что Филипп Великий, можно сказать, начал династию заново. Но вот мы сталкиваемся с тем, что его наследники никак в преумножении рода не замечены... Или всё-таки нет?

- Мне вспомнилась Таис в образе амазонки. Есть у них нечто общее, что их притягивает уже не первый год.

- О, не только её. Ты, Неарх, в те годы жил на Крите, но я помню, как после попытки отложиться в наши края вымели из Персии Артабаза, очень знатного перса, женатого на сестре или дочери командира своих греческих наёмников. У них было несколько дочерей, но для нас наибольший интерес представляет Барсина. Она вновь присоединилась к нам в Дамаске, но до того она прожила много лет с семьёй в гостях у Филиппа в Пелле и была хорошей знакомой Александра. И даже его матери Олимпиады, в дальнейшем её выдавали замуж дважды, но это были чисто династические браки. И мне кажется, что Александр снова увлёкся ей, как в детстве. Был и другой роман, с простой горожанкой, которому сразу и крайне жёстко воспрепятствовала Олимпиада.

- Какие неожиданные новости! Я тоже Барсину помню, но мне казалось, что в 9 лет он уделял гинекее во дворце внимания столько же, сколько и в 18, то есть никакого не уделял. И её отец выдал за дядю по матери сразу по отъезду в Персию, как я помню, у них даже были дети.

- Да, подобное должно сильно снижать привлекательность. Клянусь Аполлоном Левктрахским, я не следил за этой историей специально, но там дальше было ещё интереснее, когда первый дядя умер, её выдали за второго. Это, кстати, Ментор Родосский, тебе в начале нашего похода пришлось с ним посражаться на море, Неарх.

«И осрамиться», - подумал адмирал Александра Великого. Пользуясь тем, что Птолемей отвернулся на прибывшую делегацию купчишек, Алкет тихо уточнил у Неарха:

- В Лектрах та самая страхолюдная статуя, типа чурбана? Спартиаты назвали именем светлого бога такое убожество...

Вслед за приветным словом толмача из делегации с двух концов лагеря стал нарастать шум приближения больших масс людей. Отвлеченный прибывшим посыльным, Птолемей срочно побежал куда-то, не закончив опрос, Неарх же подошел вместо него и спросил, где это переводчик так навострился по-гречески говорить.

«Ржавый» ответил ему, что он уроженец Милета. Неарх проплывал по морю к Финикии, когда остальные проходили  через этот город, поэтому ничего не мог придумать для проверки утверждения, тем не менее, что-то в собеседнике его насторожило. В это время мимо них промчалась длинная кавалькада с той стороны, с которой они пришли, Шеппе успел увидеть большую кавалькаду, включавшую в себя, по всей видимости, почти всех, кто вместе с ним в метель прорывался мимо постов македонского басилевса, но с более пышной свитой, когда неожиданно высокий вскрик вынудил его обернуться. Будакен с отвисшей губой смотрел в едущую на них колонну всадников с другого конца, в переднем ряду он видел одетого и причёсанного по-гречески своего единственного сына и наследника, смеющегося над какой-то шуткой ехавшего рядом Каллисфена. В этой ситуации пришлось действовать срочно, оттаскивая его с дороги за локоть, он резко завернул ему руку за спину, имитируя поклон, и сам склонился перед проезжающими, купцы пали ниц, а Неарх и Алкет стали седлать своих коней, дабы выступить в ещё непокорённые земли в колонне с Александром. Лагерь снялся с места, и вместе с подарками купцов, удостоенных минутной беседы с новым Повелителем Вселенной, не слезавшего с лошади во время этого пути, убыл в сопровождении «магистрата» ближайшего города, где решил заночевать новый хозяин этих мест. Остальные купцы плелись в хвосте колонны войск, сам же Шеппе, Будакен и двое его слуг немного задержались, осматривая покинутый лагерь, дабы примерно представить схему будущего нападения на аналогичные объекты. На его окраине их внимание привлекли вопли. Трое дюжих молодцев держали тощего немолодого человека, которого по лицу хлестал кнутом толстяк в богатом персидском одеянии.

- Что это, Шеппе? Не вмешаться ли нам?

- Нет, наше участие неуместно. Не узнаешь тощего? Я тоже сперва не узнал его без одежд. Это бывший сатрап Бесс, проигравший свою войну, а лупцует его брат царя Дария, которого Бесс бросил в пустыне с рассечёнными мышцами. Нам же пора выиграть нашу.

Глава 11

Неарх стоял посреди огромного замерзшего поля, где множество плохо одетых пленников закладывали ещё один город для македонских ветеранов, стоя с расчерченной картой городского плана в окружении Птолемея, Каллисфена и молодого оруженосца Лисимаха, пересказывавшего, что же именно происходит в ставке. Пенда, посланный за речку, смог узнать несколько вождей, настроенных дружественно, но не решавшихся эту дружбу завязать, пока основная масса была настроена начинанию по постройке нового приграничного форпоста враждебно. Приблизительно ему удалось узнать, где находятся юрты с семьями участников налётов на нашу великую стройку. На ночном совещании было решено переправиться и пытаться захватить скот и женщин кочевников, таким образом, принудив их к миру, но как раз в это время выступили против них в Согдиане. Чудом прорвавшийся гонец сообщил, что Мараканда взята в осаду неким Спитаменом, что вынудило царя отправить отряд под общим началом ликийца Фарнуха на поимку мятежника. Из-за строительных стропил появился новый сатрап Бактрии, Артабаз, первый перс на столь высоком посту в новой администрации.

- Как я вижу, подтягиваете копьеметательные машины. Это правильно, в кои то веки саки ощутят, каково это, когда тебя обстреливают, а ты не можешь ответить.

- Да, таких штук мы уже произвели много, они называются баллистами. Мне кажется, что все эти греки (Птолемей выразительно посмотрел на Каллисфена и Неарха) перестали считать нас варварами только когда при помощи подобных механизмов мы взяли Тир.

- Не забывайся, северянин, - (в притворном возмущении Неарх резко развернулся). - Помни, на чьих кораблях орудия были установлены, и кто ими главным образом пользовался. А, да, и тот же гастрофет за твоей спиной был сделан островными греками

- К счастью, из Сицилии, а не Крита, а то я бы в жизни не стал приближаться к столь ненадёжному устройству.

Неарху показалось, что Птолемей обиделся всерьёз, но осмыслить это не успел, поскольку снова заговорил Артабаз, несколько более встревоженным тоном:

- Вы стремитесь переправиться, и ваши шансы на успех в этом походе велики - у Ахеменидов таких прекрасных машин не имелось. Всё время я размышлял над тем, что могут подготовить в ответ наши кобылолюбивые (Лисимах прыснул, ему решительно нравился этот тип, говоривший на их языке без заметного акцента) соседи и пытался припомнить типичные образцы их тактики. Из нашего опыта противостояния могу сказать, что наибольшую опасность для вас может представлять тактика засады.

- Сложнёнько на такой открытой местности откуда-то внезапно выскочить. Пенда не сообщает про леса.

- Особенности сражения в степи - она словно высасывает при перемещении из тебя все силы, особенно когда земля размокает. Лиги за лигой сменяются без изменений, а ты все скачешь, не чувствуя изменений вокруг, только всё больше устаешь. Лошадки кочевников невелики, но очень выносливы, а когда речь заходит о забеге по степи, то они просто божественны. В таком случае нам приходится опасаться, прежде всего, того, что вы не просто преследуете врага, но преследуете лишь часть сил врага. А где то рядом стоят их элитные части, которые покажутся из-за горизонта и будут гнаться уже за вами, обессиленными.

- Из тебя вышел бы грозный полководец, Артабаз.

- О, когда-то давно я пытался. Но мои наемники сочли меня и моих соучастников слишком прижимистыми ещё до первого моего сражения.

***

Тянулись дни, скифы по временам пытались переправиться через реку со все большими силами, весенние ливни размывали фундаменты, из восставшей Согдианы не появилось никаких новых вестей, которые позволили бы облегчённо вздохнуть, и хорошая новость пришла только из сатрапии Арианы. Каллисфен и сдружившийся с ним в пути Лисимах рассказывали, что Ария, главный город, был очень легко взят Александром, он был милостив, что привлекло вновь под его руку население других взбунтовавшихся там городов, а Сатибарзан с шестью сотнями всадников ушел в горы. Оставив против него четверых своих военачальников, Александр выдвинулся на берега Яксарта, к Александрии Эсхате, теперь же до них дошла весть, что один из военачальников, оставленных против бывшего сатрапа - Эригий, смог сразить в личном поединке более чем вдвое молодого противника, на чем сопротивление провинции завершилось. Когда Лисимах прибыл от Александра снова, то его рассказ серьёзно обеспокоил собравшихся: четверо полководцев, выдвинутых против Спитамена, с отрядом, главным образом, из наёмников-греков, прибыли к Мараканде весьма бодро, но скоро столкнулись с обстрелом, который проводили пара «колёс» степняков, которых мятежник смог заполучить в своё распоряжение. Степняки быстро скакали перед армией, держась вне досягаемости пращников и даже лучников, настолько хороши были их изогнутые луки. Войска продержались, понимая, что всадники истощат запас стрел, но на следующий день они вернулись, а на третий Спитамен смог прибавить к ним третье «колесо» из конных лучников-согдов. После этого нервишки у руководителей похода сдали, и они решили перейти болотистую речку Политимет, оторвавшись от преследователей, и лесом с той стороны отойти к Мараканде. Но, как выяснилось, согдийский мятежник рассчитывал на это решение, приготовив сильный пехотный отряд, атаковавший греко-македонскую армию на переправе и устроивший им жесточайшую бойню. Фарнух-ликиец попал в плен и был привязан к хвосту лошади, его обезображенные волочением останки нашли в степи случайно. Менедем погиб, притом, вероятно, в конфликте за лодки на переправе от рук своих. Каран и Андромах смогли спастись, но их успех свелся к тому, что они выжили и смогли сообщить численность войск, задействованных Спитаменом в этом сражении (оценили в 4000). Буквально через считанные часы пришла весть, что посланный за фуражом в одно из селений отряд в 60 человек был истреблен, местные жители как один уверяли прибывшего для расследования Птолемея, что это сделал Спитамен. Каллисфен промурчал из-за его спины, что Спитаменов будет становиться ещё больше. Поцокав языком, Артабаз сообщил о неотложных делах в Бактре, получил отряд охранения и экстренно убыл.

Вскоре к Мараканде прибыла пятнадцатитысячная группа войск во главе с самим Александром, деблокировавшая почти заморенный голодом гарнизон, атаковав лагерь восставших, из тех, кто не успел затеряться среди селян. Там ему пробили бедро стрелой, а самого Спитамена Александр не застал, Шеппе с наиболее мобильными частями распустил ополчение и отступил на север. Зачистив долину Политемта от свидетелей поражения, он выдвинулся к Курешате, владению князя Оксиарта, служившего тыловой базой для восстания, Александр принял участие в штурме и получил меткое попадание камнем в шею. Серьёзность этого ранения была столь значительной, что он с большим трудом мог проглотить небольшое количество пищи, почти не мог говорить и мучился болью в затылке. Прибыв, наконец, в Эсхату, Басилевс столкнулся с многочисленными возражениями от своих соратников касательно похода за реку, вспоминали и неудачу Дария Первого, выражали опасение за здоровье своего правителя, а недавний герой - Эригий - привел на совещание прорицателя, выдавшего зловещие предсказание. Ко всем прибавился Артабаз, пишущий из Бактры, что у оружейников в его краях при проходе по лавкам он обнаружил очень мало доспехов, и они, по всей видимости, отправились к врагу Александра за рекой; ну и читавший собранию это послание начальник походной канцелярии Эвмен, призвавал в конце к подкупу скифских старейшин. Получивший в неожиданной для себя кампании уже 2 тяжёлых ранения, Александр действительно призадумывался над тем, что боги не на его стороне, но ему хватило собранности, что бы твердо объявить на совещании, что форсирование реки дело решенное. Но практических шагов делалось очень мало, так Неарх посчитал более приоритетным возведение тына вокруг города, а поскольку Птолемей на него дулся, то вытребовал себе инженеров, которые должны были помогать в строительстве, и поспешил со сборкой метательных машин, между тем как на той стороне разъезжали все более крупные массы кочевников. После совещания, через два дня, пришло посольство скифов, главный из которого, Тамир, произнес молодому басилевсу нравоучительным тоном послание от лица всех вождей скифов, открытое словами: «Если бы твое тело было так велико как твоя жадность, то касался бы ты левой ногой одного края земли, а правой рукой другого...». Общий смысл их слов сводился к тому, что если Александр будет пытаться сломать естественный порядок вещей - цари правят из каких-то удалённых мест, а скифы берут с окраин их владений то, что им придется по душе (то, что им даровали боги через слабые, промежуточные руки, не достойные владеть тем, что у них есть) - то скифы сумеют победить его и пройдут дальше окраин. Подобная дерзость врага сильно взволновала македонцев, которые пред тем уже хотели ставить вопрос о прекращении похода, а сам Александр, страдая от слабости вследствие ранений и трудности приема пищи, молча выслушав послов и выпустив их, внезапно сам сел на коня. Ярость придала ему новую энергию, и басилевс стал объезжать город, заселяемый изъявившими желание здесь поселиться согдами и греческими наемниками, а также лагерь своих войск. А несколько часов спустя, в ставку пришло письмо.

Оставленный в Кирополе Кратер писал, что в долине Окса партизанская активность поддерживается разве что бандами с другого берега, а судя по результатам дознаний, Оксиарт скрывается где-то в сельской местности, все же города Согдианы взяты под контроль.

После таких вестей Александр велел переправляться завтра с утра, для переправы солдат были надуты тысячи заготовленных еще до восстания Спитамена мехов, плоты стали вязать только  теперь, и таким образом переправить технику и тяжеловооруженных людей представлялось невозможным ранее, чем в солнце пойдёт на убыль. Но план это не изменило, и с утра пораньше греко-македонская армия начала самый плотный артиллерийский обстрел, что знали войны древнего мира, по крайней мере, до времен Римской Империи. Тяжелые стрелы и камни поражали скифов на противоположном берегу, а когда одна из выпущенных баллистой стрел пробила щит и панцирь (и сбросила его мертвым с лошади) Сартака, брата Тамира и руководителя сил на берегу, то стоявшие у берега бойцы показали спины, уйдя вглубь берега. Сразу после этого переправу начала конница и маленькие плоты, которые успели связать за последние сутки. На одном из первых с небольшим камнемётом лично плыл Александр.

Глава 12

Сильная качка у наспех собранных средств для переправы, к тому же перегруженных гипаспистами и лучниками, не дала переправиться с достаточной стремительностью. Будакен и державшийся позади Шеппе со свежими частями подъехали к берегу, после чего они начали обстрел плотов с максимального доступного расстояния, щиты, которыми Александр был загражден от прилетавших стрел, стали напоминать ежей, но переправа продолжалась. Будакен с тремя отборными сотнями бойцов бросился к берегу, стремясь не дать высадится врагу. Игнорируя долетающие камни, саки въехавшие на мелководье были встречены броском тяжелых копий гипаспистов. Забрав два десятка конных, македонские пехотинцы с боевым кличем прыгнули в воду и бросились в атаку с мечами.

Легко снеся голову Буревестника, слишком тяжёлый ксифос увел руку македонца в сторону и не дал защититься от удара палицы Будакена, но в ту секунду лошадь пала, придавив владельцу ногу, окрасившаяся кровью вода попала Будакену в рот, он плевался и захлёбывался, когда проскакавшие мимо конные солдаты Искандера пронеслись мимо, обдавая его волной за волной, топя и не давая высвободиться. Лишь сотня скифов смогла отхлынуть от берега, за их спинами гипасписты формировали строй, подплыли завершившие второй рейс с противоположного берега плоты и выгрузили сариссафоров, усиливших построение своими длинными копьями, а также своим ходом добрались кавалеристы-персы и конные сариссофоры. Здесь сказалось отсутствие голоса у басилевса. Приободренные его видом на передовой, конные войска продолжили наступление и попытались догнать лёгких кавалеристов, но вместо того были окружены ими и попали под обстрел. Тонкая цепочка лучников с плотов получила поддержку в виде полутора тысяч легких и средних греческих пехотинцев, приплывших на мехах, и бросилась на выручку своей кавалерии, сумев снова отогнать скифов. Балакр во главе легкой пехоты соединился с конницей, и они вместе шагом начали преследование, пока не встретили основную армию скифов. В отсутствие единого командования, Спитамену некому было предложить свой план, но последний год он провел, слоняясь от кочевья к кочевью, и как человек, пропутешествовавший больше кого-либо в тех местах, знавший всё и обо всем, не раз помогавший мудрым советом, он смог собрать и укомплектовать группу сторонников и с ней отъехать подальше в степь. Тем временем к стоявшему на передовой Балакру, который стал заниматься перестрелкой со скифами, подошел конный отряда смешанной комплектации - тяжелые всадники - гетайры и легкие - пеонийцы. Здесь эта масса разделилась - пока Балакр перестреливался со скифами, 2 отряда были посланы в обход, дабы выйти в тылы скифов с флангов, а третий во главе с Александром соединялся со стоящими под началом Балакра конниками и с ними переходил в стремительную атаку. Дальнейшее решение заключалось в кавалерийской лавине, когда конница развернутым строем атаковала скифских конных лучников, но какой бы мобильной ни была пехота, он отстала от конницы, гнавшей скифов. А те, отстреливаясь на ходу, наносили македонцам безответные потери.

***

Птолемей, багровый от жары и безумной скачки, приблизился к Неарху.

- Как думаешь, сколько мы лиг проскакали?

- Сразу не скажу, но меня мутит, а я такое на корабле испытывал только раз или два за всю жизнь.

- Что-то мне это напоминает. Ах, да, это напоминает мне то, что нам в лагере рассказывал Артабаз, про то, что тактика скифов измотать и ударить. Не притаились ли тут где свежие силы?

- Подъедем, изложим соображения?

- Хорошо бы, но страшно. Сперва к Гефестиону.

Во время разговора с ним на остановке у колодца рядом внезапно выросла фигура главы отряда охранников Александра, Аристона.

- Доброго здоровья, соратники. Чего это наш «Патрокл» так башкой трясёт?

- Да вот, мыслями делимся, мол, нас заманивают, а он говорит, что нет, нас отряды с флангов прикроют, они впереди нас.

- При нашем разбросе в расстоянии - не прикроют.  По всему судя, скифам удастся выскользнуть.

- Если бы только выскользнуть, у нас еще не было в числе противников тяжелой конницы.

- Про доспехи слышал теорию. Но твердых фактов под неё нет. Не доложишь.

- Как я понимаю, тем не менее, бессмысленной погоней заниматься также желания не имеешь.

- Верно понимаешь.

Спустя непродолжительное время Аристон поднес едва держащемуся  в седле Александру свою флягу, через три минуты повелитель солидной части Ойкумены под прикрытием группы телохранителей, сидел и страдал проносящей болезнью. Не дожидаясь окончания процесса, Аристон отправлял гонцов к отрядам, обходившим скифов, надеясь развернуть их по возможности быстрее и засветло вернуться на свой берег. Александр, когда приступ поноса его немного отпустил, ощущал такую слабость, что едва не свалился с лошади, когда же его конница соединилась с пехотой, ему срочно сложили носилки из копий и на руках доставили до берега.

***

Лисимах получил первое самостоятельное задание и, с отрядом для прикрытия, выехал на левый фланг к Периду; скакали они тихой рысью и настигли свою цель, когда уже вечерело. Гетайры наткнулись на два десятка телег и возов с женщинами, детьми и юртами, а также нехитрым скарбом. Столкнувшись с сопротивлением (женщины отстреливались и кололись копьями) отряд некоторое время дрался, да и к тому же обнаружил в скарбе множество драгоценных изделий, наследие прежних налётов. В итоге они потеряли визуальный контакт с прочими участниками погони и замерли в ожидании вестей.

- Радуйтесь (дословный перевод греческого Хайретэ), лошади ваши могут повернуть морды к реке, и по прибытию вы едва ли будете наказаны за несоблюдение приказа - наш басилевс застрадал животом и был принужден недугом отвернуть.

- Если честно, то я удивлен, что мы кого-то застали, наш проводник - Сколот - сказал, что стада они уже наверняка угнали слишком далеко, и он не понимает смысл этого похода.

- В чём-то он прав, но от нас не требовалось это. От нас требовалось пустить скифам кровь, что бы они стали с нами считаться. Да, а где ваш проводник?

- Пропал.

- Не пропал, а сбежал. Э-х-х, наш повелитель сильно рассчитывал на его участие в переговорах.

***

Будакен очнулся среди трупов на мелководье от того, что его вытягивали чьи-то руки. «Мудрёное дело», подумал он, «попасть на мост Чинар, если после смерти так темно». Наконец до него дошло, что над ним стоит его сын и ещё несколько знакомых и незнакомых людей.

- С возвращением в мир живых, - послышался мелодичный голос Шеппе, которого он только теперь увидел боковым зрением.

С трудом повернув голову и сфокусировав взгляд, Будакен спросил про развязку.

- Ну, всех Искандер не перебил. Но след в истории степной зоны он оставил. Единственный хороший шанс был напасть на пехоту, а потом на его развернутую излишне тонким и широким строем конницу, как она была построена во время преследования наших друзей из племенного союза, но и тут его уберегла счастливая звезда. Они отказались от погони из-за внезапной болезни басилевса, и бой прекратился до того, как я завершил маневр по выходу в тыл, в пути я встретил только твоего сына. Похоже, что обе стороны выдохлись, и здесь продолжения войны не будет, а значит, мне пора за Окс.

Глава 13

Зимой Шеппе, Полумесяц и две с половиной тысячи всадников различного происхождения пересекли замерзшую реку и вступили в Бактрию, где расположились в окрестности столицы. Для полной блокады ему не хватало пехоты, но с мобильными группами он налетал на сборщиков фуража и смог вызвать падёж лошадей в городе. Прорвавшиеся сквозь непрочное кольцо окружения, гонцы вызвали себе в помощь отряд македонских тяжелых конников Кратера. Шеппе сидел на полу в одной из скромных хижин в горах, и, поддерживая за руки, пытался учить свою дочь ходить, а Апама, счастливый и здоровый ребёнок, что-то по-своему гукала, когда в доме появились пара его телохранителей и сообщили, что замечена конница македонцев. Отдав одному из них распоряжение отвезти жену и ребёнка за реку к её племени в случае неудачи, Шеппе со вторым присоединился к своей разросшейся до трёх тысяч коннице и выступил навстречу с врагом. На дороге через топкое ржавое болото передовые части отряда Кратера, набранные из местных, были атакованы чарджем тяжелой конницы степняков, которая сокрушила их строй и бросилась преследовать по лесным дорогам в разные стороны. Но вслед за ними в промежуток между тяжелой конницей и основными силами Шеппе вышли македонские гетайры. Разделив свой отряд, Кратер частью войск начал погоню за разбредшимися по заросшему болоту отрядами «тяжей», с другой же выступил против лёгкой конницы. Шеппе понял, что поведший в атаку тяжелых кавалеристов Карабат допустил фатальную ошибку, увязавшись в преследование, и теперь им нужно отступить из болота, иначе тяжелая македонская конница сомнет его. Отступив на открытую местность, Шеппе начал каруселить со своими всадниками, поражая стрелами тяжелую конницу, которую Кратер, пользуясь начавшейся ночью, вывел из-под обстрела назад. Оценив обстановку с проводниками, Шеппе пришел к выводу, что враг примет влево и постарается обойти его и прижать к болоту, поэтому по проселку пошел к  месту предполагаемого сосредоточения македонцев, проигнорировав нагнавшую его на подходе к деревне весточку, что ночью по прежней дороге прошла уцелевшая часть персидской конницы, которая выбралась из болота, куда их загнали в начале боя. Просёлочная дорога вывела его к деревне в болотах раньше Кратера, и здесь он стал в засаде, надеясь на численное превосходство. Но Кратер задерживался, а среди сопротивленцев стали слышны сомнения, не пошел ли он следом за бактрийцами. Когда прошел день, и снова опустилась ночь, отряд Шеппе впал в разочарование, окончательно посчитав возможность разгромить Кратера упущенной. Основная часть отряда расположилась на отдых, а Шеппе с тысячей бойцов, не уместившихся на постое, отправился к Бактре в погоню и проверку и, в результате, его оставшиеся бойцы даже не выставили охраны. В самый тёмный час их застал врасплох вошедший со всех сторон в деревню отряд Кратера, устроивший кровавую бойню. Узнавший об этом только достигнув столицы сатрапии, Шеппе пришел к выводу, что либо судьба и впрямь на стороне македонца, и по различным причинам его отряд задерживался более суток в болоте и после прибыл как нельзя вовремя, либо Кратер прибыл раньше них и подкупил старосту в деревне, который сообщил ему, засевшему где-то в болоте, когда пришла идеальная обстановка для атаки. Несомненным было то, что бактрийцы проявляли меньше энтузиазма в борьбе против захватчиков, чем согды, и теперь Шеппе направился в Согдиану, в пути к нему присоединялись всё новые участники отряда с прошлого года, а в городах начали пропадать солдаты македонских гарнизонов. Намереваясь снова заблокировать Мараканду, Шеппе остановился в садах вельможи Оксиарта, где стал дожидаться сбора соратников. Но и тут незамедлительного результата его призыв не дал, а через сутки ему сообщили, что Кратер разослал посланцев с призывом вести к нему подкрепления из гарнизонов. Как стало ясно, после бегства Шеппе он взял след лидера повстанцев и с механическим упорством шел по нему с македонской частью своего отряда. Пока другие стратеги не успели поддержать преследование, Шеппе решил нанести первым удар по отряду Кратера. Выехав с соратниками навстречу, он опять по методу саков начал отстреливать всадников, кружась по кругу перед ними, когда неожиданно получил ответочку - трое бойцов прямо перед ними словили по стреле и вывалилась из седел. Оглянувшись, он открыл для себя, что часть македонцев спешилась и стала вести огонь из незнакомого ему оружия (гастрофеты, подобные тому, что мы видели у Птолемея). По всей видимости, в бою на болотах Кратер придержал этих стрелков из-за позднего времени или неправильно оценил обстановку и включил их в отряд, охотившийся на «тяжей». Быстро оценив обстановку, Шеппе решил отойти с дороги на пригорок, приманить туда македонцев и, пользуясь преимуществом по высоте и двукратному перевесу в стрелках, уничтожить «застрелов», что сделало бы в дальнейшем конницу беззащитной. Кратер не стал уклоняться от боя и последовал с дороги на штурм новой позиции Шеппе, но теперь лучники и арбалетчики имели примерно равную дальность стрельбы, ветер же снижал точность наведения у македонских стрелков, но для скорострельных и многочисленных бойцов Шеппе большой роли не играл. Залп - и трое застрельщиков из линии получили убийственные попадания, ещё залп - ещё трое вышли из игры, а у Шеппе смертельные попадания получили всего двое. Кратер быстро оценил смену в тактике оппонента и отвел стрелков с линии огня, введя тяжелых кавалеристов в наступление на пригорок, который Шеппе пытался защищать, но был согнан на дорогу. Новая перестрелка пошедшего на сближение со стрелками македонцев Шеппе была в его пользу, застрельщики понесли тяжелые потери прежде, чем на помощь к ним подошла ещё часть кавалерии Кратера, которую Шеппе обогнул, практически не вступая в соприкосновение, и стал обстреливать конницу, оставленную на пригорке, кавалеристы ушли в лес, а последовавший за ними отряд обнаружил в своём тылу не только остальную часть армии Кратера, но и идущее из ближайшего города подкрепление. Решив попытать счастье нападением на них, Шеппе бросил отряд на гипаспистов, поднявших щиты в некое подобие черепахи. Обстрел не привел к урону у противника, но когда стрелы подошли к концу, строй разомкнулся, и вперед выкатили небольшую метательную машину, выстрелившую бревном с листообразным металлическим наконечником, которое оторвало ногу одному из всадников, и убило лошадь под Шеппе. Формация гипаспистов снова замкнулась, под прикрытием щитов машинку стали перезаряжать, конники Кратера соединились в единую лавину и бросились в атаку. В сложившихся условиях Шеппе оседлал подведённого к нему запасного коня и снова ушел за реку, признавая неудачу - без пехоты и тяжелой кавалерии вести дальнейшие бои против Кратера представлялось бессмысленным.

Потянулся новый год в степи, Полумесяц и Апама смогли безопасно пройти к племени, откуда родом была Полумесяц, туда прибыл и сам Шеппе. Он был в племени уже раньше и как почетный гость и участник коалиции, но тогда не задерживался надолго и не приводил с собой многочисленной свиты. В то же время скифы, и, прежде всего, племенной союз дахов, повели переговоры о союзе с Александром Македонским, бравшим горные крепости в горах на Юго-Востоке. Скифских вождей соблазняла перспектива пройтись по неразграбленным путям до Индии и эта перспектива перебивала влияние Шеппе, который мог предложить лишь взаимовыгодную торговлю и некоторую дань. Вскоре Шеппе обнаружил попытки отравить себя и послал, из соображений безопасности, свою семью на запад, к парфам, племени, которое, как в тот момент казалось, «поставило крест» на своих отношениях с Македонской Державой нападениями на новые поселения. Собрав каких-никаких добровольцев, Шеппе все же выступил в Согдиану, где постарался привлечь внимание старых соратников успешным нападением на шедший из Экбатаны (Мидия) караван, который подстерег в Наупакте и вырезал, но при попытке добыть денег в тайнике, где их складировал для восстания Оксиарт и другие сторонники, он обнаружил пустоту. Стремясь не привлекать внимание к своему отряду, он добрался до Мараканды и там проник в город. Во дворце Оксиарта он встретил Фейзавла, одного из управителей и вельмож. Фейзавл приветствовал Спитамена как старый друг и тут же огорошил вестями, что после взятия Скалы, в которой сидел Ариомаз с родственниками всех князей, Искандеру приглянулась дочь Оксиарта - Рокшанек. Они женились, и Оксиарт и другие, ранее не столь свободные в выборе стороны князья стали на сторону Искандера. Шеппе уже стал группироваться для прыжка, когда Фейзавл сказал, что после того, как Искандер под влиянием Рокшанек снова стал насаждать у себя обычаи персидских царей, а среди самих яванов стал зреть заговор и ведется подготовка к восстанию. Особенно их возмутила новость про убийство Клита Чёрного. Собственно, кое-кто даже готов при случае встретится с ним и обсудить возможность по соучастию в ликвидации Двурогого.

- Да не врешь ли ты?

- Могу оставить в залог самое ценное, что у меня есть - мою бороду.

И Фейзавл внезапно снял с крючков из-за ушей и отдал в руки Шеппе свою искусно выполненную из золота бороду. Шеппе, отвыкший за последние годы, проведённые в степи, от подобных персидских метаморфоз, с некоторым трудом смог скрыть изумление, которое вызвало неожиданно молодое лицо оксиартова сотрудника. И в то же время такой шуточный залог ему понравился, почему-то внушил доверие, и он решил забрать его с собой. Но по прибытии в лагерь своего отряда вынужден был изменить план.

***

Мятежники тщательно следили, что бы Фейзавл не оставил какого-нибудь послания, но не могли скрыть его отсутствия. В соответствии с планом, составленном в македонском штабе, Фейзавл отводил врага к мосту через ущелье, в котором была предусмотрена одна техническая хитрость. С другой стороны мятежников должны были запереть воины под командованием Кена, и фаланга должна была спихнуть их в пропасть. Но, обнаружив пропажу Фейзавла, македонцы увидели, что маршрут Спитамена направился на юго-запад, притом маршрут этот был в высшей степени заметен, поскольку скифские союзники принялись грабить все на своем пути. Это заставило Кена сняться с позиций и броситься догонять отряд восставших.

Глава 14

Спитамен задумчиво смотрел в огонь. Он сидел одиноко, товарищи бежали в различных направлениях. Его томила тоска, какую в последнюю ночь жизни испытывают, как правило, старики. Возмущение, горечь, обида - все те, кого знал он как единомышленников, старших и младших товарищей - предали его, отдав на расправу Македонцу. Нет силы, сильнее бессилия, особенно брошенного в пустыне человека. Внезапно сзади появились две тени. Резко повернувшись, он увидел своего очень давнего знакомого - Артабаза и шедшего с ним рядом Шарафа, ушедшего вместе с другими дезертирами-арабами и за которым он погнался на юг.

- Эти к тебе перебежали?

- Нет, на родину, но их отряд по пути перехватила тяжелые кавалеристы Кена, окружили и уничтожили, даже других пленных не осталось, у этого оказалось минимальное владение греческим и печатка, и он завопил, что является шпионом Александра.

- И много рассказал?

- Много - понятие относительное. Я возвращался с переговоров с парфами, заложница, которую мне они выдали, рассказала больше.

Лицо Шеппе помертвело, он едва нашел в себе силы спросить, что с ней.

- Всё нормально, если без учёта того, что ей-то на родину вернуться нельзя. Более того, я забочусь о твоем наследии больше тебя, о Блистательный, и собираюсь подыскать жениха твоей Апаме перед тем как уйду в отставку.

- Остается, наверное, самый чувствительный для меня вопрос - какие планы привели тебя в Кызылкум?

- Особых альтернатив нет, можно было бы пытаться выдать его голову за твою (Шараф отдёрнулся, но рядом выступило ещё несколько теней), но в новом мире, после всего, мы едва ли не найдём для тебя место.

- У тебя, наверное, часто спрашивают про здоровье дочери?

- О, с нашими новыми друзьями я не только из-за того, что она беременна от Александра (хотя и не факт, что от него - прошипела по-гречески одна из теней на заднем плане соседу), но и потому, что суть Царства наши предки чудовищно извратили. Осознаешь ли ты, какой ценой оно продолжило существование?! Не можешь победить - возглавь! Цари не могли преодолеть нашего разгула безнаказанности, когда одни племена оказались в положении работников, а другие - в положении грабителей, не производя подчас ничего своего, но отбирая ресурсы у других. Но так в них отразилось важное свойство государства - они подавляли работающие племена, не давали им стать независимыми. И персы, вместо того, что бы на время свернуться в своей области и начать борьбу, как её начинал Кир... Да даже не так, как начинал Кир, не существовало Старой хозяйки - Мидии. И вместо того, что бы кирпичик за кирпичиком восстановить державу, мы стали сотрудничать со всем тем сбродом, что обирали племена. Они держали их в повиновении для нас, пропускали к нам налоги, а взамен мы поддерживали их, занимаясь суперарбитражем. Это сознавал и Кодоман, когда я приезжал ему в сатрапию, то он практически прямо мне говорил, что не может расширить посевы за пределы владений нескольких князей, которые устоялись и грабили всё вокруг. Посевы сажать мог кто угодно, но мотивации не было, собрали бы урожай не они, а несколько устоявшихся семей. И вот, когда мы отступали после Гавгамельского провала, престарелый сатрап Ариобарзан понял, что не хочет жить, видя крах державы. Имея под началом всего 2000 конных и 700 лучников, он выступил к проходу «Персидские ворота», навстречу македонцу. И когда Басилевс вел армию через узкое место долины Танг-э-Мейран, его люди начали сбрасывать с гор каменные валуны, а лучники с южного склона повели обстрел врага. Это была победа, македонец отступил, бросая своих убитых и раненых. Но дальше были новости. Помнишь ли ты, что на реке Пасатигр жило племя уксиев, ими правил женатый на дочери последнего Дария Мадат. И каждый раз, выдвигаясь на запад, Дарий за безопасный проход платил ему дань, и перед Иссой, и перед Гавгамелами. А Искандер Двурогий в ответ на требование дани с него за проход окружил их крепость и взял штурмом. Мадат в плену обязался сам платить ему дань. И тут я понял, что македонец делает то, что требовалось делать персидским царям полтораста лет назад. Жестоко он наводит справедливость, уравнивая подданных и сокрушая твердыни разбойников. Заново он возводит Державу, которая сможет развиваться, а не безобразно стагнировать. Тогда я лично повёл переговоры с противником и указал путь в обход Персидских ворот; подобно Фермопильскому сражению, где Эфиальт провел Ксеркса в тыл грекам, я провёл Искандера. С тех пор мы и наводим в наших Авгиевых конюшнях порядок. Печально, когда столь великолепные её составляющие вымываются потоком с дерьмом, но, без потока дело бы и вовсе не сдвинулось.

- И как, уксии ещё платят?

- А куда им деваться. Должны.

- Нет, слова про справедливость Македонца это абсурд. И в том числе поэтому он контролирует лишь те племена, по землям которого ступают копыта его коня, он заставляет хаос размыкаться перед ним, но за ним он смыкается. Равенство с некоторых пор выражается главным образом в стремлении всех заставить целовать туфлю, а разбойники... Тут ты прав, но македонцы-то разве не такое же грабительское племя. Да, другой потолок, но в итоге всё сведётся к тем же отношениям. Он будет стремиться лишь к тому, что бы была легенда о нём, и при необходимости пойдёт на те же сделки - за формальное руководство спустит гигантские привилегии.

- Как знать. Вынужден оставить тебя, дела-дела.

Эпилог

Перед уходом в неизвестность, вскоре после массовой свадьбы в Сузах, Неарх собрался с небольшой компанией старых товарищей. Здесь был и Селевк, получивший в жены ребенка Апамею, дочь когда-то воевавшего против них Спитамена; и Птолемей, завоевавший, наконец, привязанность Таис (конечно, она пришла с ним); и Менелай, его младший брат, ничем за 10 лет похода не сумевший выделиться - ни трусостью, ни храбростью, ни сообразительностью, хотя он не был её лишен; и не немногие другие. Но также зримо присутствовали тени героев их молодости, люди, которыми они восхищались, и которые уже ушли в никуда.

У дверного проёма стоял Гегелох, который по глупой случайности погиб во время конной разведки у Арбел, человек очень талантливый, автор кавалерийского маневра при Гранике, выманившего персидскую конницу под атаку всей армии Александра, а после действовавший успешно и независимо в период очистки Средиземного моря от персов, в полгода практически без поддержки от басилевса, занятого рубкой узлов в Малой Азии, разрушивший и захвативший всю систему, что строил Мемнон и Ментор Родосские, но в истории более всего отметившийся за свободолюбие - один из немногих открыто поддержавших Каллисфена на пиру, где Александр сбросил с ложа Полиперхона и пытался ввести проскенезу, как это делали персы.

У самого огня на ложе возлежал сам Каллисфен, и собравшиеся не могли развидеть его обезображенное по приказу Александра лицо, на котором не осталось губ, носа и ушей. Старый Парменион с сыновьями расположился у лож в затенённой части, вдалеке от остальных.

Сам Филипп Великий возлежал напротив них, и кто-то видел его молодым, кто-то таким, каким застал позднее - одноглазым калекой.

Выдающиеся мастера, учителя и солдаты, мудрецы и храбрецы, тени людей перемещались по залу, частично погруженному во мрак, вокруг немногочисленных собравшихся живых. Тенью выглядил и Лисимах, освободивший мокнущего под ливнем и страдающего от жары под солнцем в железной клетке философа от дальнейших мучений и агонии, за что на него после спустили льва, и, хотя он вышел из схватки победителем, подобно героям древности, много болел от полученных ран. Неарх пересказывал то, что он видел в Персидском заливе, везя часть войск из Индии морем, говорил про скелеты неведомых чудищ на берегу, ловцов жемчуга, ныряющих на страшную глубину, говорил и про планы на циркумафриканскую экспедицию, обещал друзьям, что если что-то пойдёт не так, то он не будет рисковать и ограничится циркумаравийской. В путь с ним отправлялись некоторые друзья и подруги, остававшиеся-же в «известности» чувствовали себя даже в меньшей безопасности.

При всех своих отвратительных акциях, Александр оставался невероятно авторитетен, а Селевк, за исключительные заслуги в удержании строя фаланги при встрече со слонами, получивший прозвище Никатор от пьянствующего среди смертных божества, считал большой неблагодарностью теперь выступить против него. Его собирались оставить на высоком чине в Вавилонской области перед следующим походом, по всей видимости, в счастливую Аравию,  а после Эфиопию. Когда Неарх устал говорить, слово взял именно победитель слонов Пора.

- Прошло несколько лет как вышел в отставку Артабаз, есть ли про него новости? -

спросил он у парнишки, которого много лет спустя сразит в личном поединке, когда они будут уже стариками, что бы спустя несколько дней быть убитым ударом в спину сыном своего соседа, который втравит его в войну со старым другом.

- Насколько я знаю, у него немощь и он ничем особо не занимается. И никого не принимает.

- Судьба первого из персов, сделанных сатрапом македонцами, выглядит печальным предзнаменованием. Гефестион, вот, тоже на днях умер.

- Замечательный солдат, но как командир не особо отличался. Я так понимаю, его выделили за посвященность во многие секреты нашего монарха.

- Да, верность вопреки рассудку, а кроме того, они были повязаны с того времени, как Александр пытался жениться вопреки родительской воле. Он занимался подготовкой к побегу молодых и чудом за это не поплатился при Филиппе.

- Много лет прошло с того момента. Интересно, как Артабаз воспринимает то, что было до нас.

- Лет прошло не то, что бы очень много, просто они выдались насыщенными. Наёмники из Греции за двадцать лет службы под этими сводами, наверное, не воспринимали столь прошедшее время как столь огромный срок.

Будущая мемфисская царица сказала:

- Я помню его по визиту в Афины и свиделась с ним потом в Персеполисе (ядовитые усмешки части окружения), и мне кажется, что тот человек, что слушал философов в Афинах, отнял бы у меня факел, а не пошел следом с двумя. Очень резкое преображение.

- В последний год до того, что он сотворил с Каллисфеном, он ещё поддерживал переписку с Аристотелем, и в ней постоянно попрекал его тем, что рассказывает в своих лекциях то же, что и ему. А Царь, вроде того, должен быть умнее всех, или знать больше всех, во всяком случае. В молодости его подобное так не напрягало, он считал бы, что поймет и сказанного больше, чем кто-либо.

- Он стал более агрессивным из-за того, что завоевав полмира, потерял веру в себя?

- Он завоевал его не один. Мы многое делали вместе с ним и без него. Да хотя бы тогда, когда мы увязались преследовать скифов.

С непонятной ухмылкой Птолемей спросил:

- Не про манипуляции ли с божественной волей говоришь?

Неарх вдруг ощутил, что рядом с ним уже бывший друг. Тогда он осторожно ответил:

- Кто знает историю Филиппа Акарнанского, тот не ошибётся, сказав, что воля божественного Александра неизменна и верна. Когда царь опасно заболел в Киликии, тот лекарь приготовил сильнодействующее лекарство и пришел к царю вместе с гонцом от Пармениона, что лечащий его лекарь изменник, подкупленный Дарием. Александр отдал письмо Филиппу, а сам принял от него лекарство, пока он зачитывал письмо.

Тень Пармениона как будто виновато дёрнулась. Одна из гетер произнесла: «Так это мы его таким сделали».

Все замолчали. После намекающего вопроса Птолемея никто не хотел вести беседу. Неарх некоторое время смотрел вокруг и видел, как замыкаются собравшиеся. Тогда он решил, что если оставить последнее утверждение безответным, то дальше будет только хуже. «А потом, мне уже скоро в море. Доберусь до западных частей нашего государства, а там старик Антипатр, который был всегда добр ко мне, и старый друг Антигон, который всегда держался независимо, они не сдадут, в крайнем случае, отсижусь в Таренте или Сиракузах».

- Нет, мы влияли на нашего правителя не больше, чем он, хотя бы и через нас. Если бы могли, как то было при Гранике, когда Гегелох оторвал персидскую конницу от пехоты, в соответствии с составленным им планом боя (не тем же мы выиграли сражение, что переправились сразу утром, а не сделав передышку, как Парменион советовал) действовать инициативно, совершать свои победы, давать ему без боязни последствия свои советы, то такой ситуации не могло возникнуть. А если ввести теперь среди нас ещё и обычаи проигравшего врага, то кто победит – царь Македонии или уже царь Персии? Воля божественного Александра всегда указывала нам и ему самому верное направления, но, не имея возможности помочь ему с прокладкой пути, мы подготавливали ситуацию, как могли, что бы указать верный маршрут.

После этого он поднялся и вышел на портовый рейд. За ним последовали все, кого он звал с собой в дорогу. Таис, ощутившая гордость критской частью своих корней, сказала Птолемею:

- Я почем-то уверена, что своей смертью из присутствующих умрешь ты и Неарх.

Глядя на молча расходящееся собрание, будущий фараон понял её эмоции и даже с некоторым успокоением сказал:

- Сегодня я был несерьёзен. Но что-то мне подсказывает, что без своего верного хвоста манипуляции с курсом Александра, особенно у уставшего от войны общества, приобретут большую популярность.

- Да хоть очень большую, главное, чтобы без казней.

Птолемей с братом, возлюбленной и несколькими спутниками покинул опустевший дом Неарха в Вавилоне. Рассвет провожал оттуда собравшиеся тени в центр города, где пустыми глазами над опустошённой чашей глядел перед собой Царь бесчисленных племен.