Маленькая собачка под Новый год

До Нового Года оставалось совсем немного. А этот праздник отмечают все. Даже те, у кого совсем плохо с доходами.  По этой причине бомж Луноход, выглядевший словно окурок, докуренный заботливым хозяином до последней возможности, так что трудно было поверить в возможность его творения по образу и подобию бога, не впадая в некоторое богохульство, запасся пойлом в знакомом  шинке за половину цены. Почему его прозвали Луноходом, он, пожалуй, уже и сам не помнил, а те, кто могли бы ему подсказать, давно уже ушли в мир иной, унеся с собой тайну его прозвища, потому что смертность среди этой разновидности человечества необыкновенно велика.

Кроме того, Луноход был везунчик. Вот и опять ему повезло: в лавчонке, около которой он собирал пустые жестянки из-под пива, ему неожиданно подарили огромный кусок ветчины, срок хранения которой истекал. Хозяин под Новый Год расщедрился и решил сделать  жест, широкий, словно круги на воде от утопленника. Под Новый Год люди вообще  становятся добрее. Какому-нибудь чревоугоднику могло показаться, что объем закуски не соответствует количеству пойла. Но у каждого свое понимание разумной достаточности.

Собрав своё везение в совершенно новый пакет, неизвестно почему выброшенный на свалку, Луноход поспешил домой. Домом ему уже не первый год служило небольшое помещение в теплосети, тесное, но зато с отдельным входом.  Новый Год – это семейный и домашний праздник, и людей тянет домой, даже если они не имеют ни дома, ни семьи, ни кола, ни двора.

По пути Луноход присел перевести дух на обычной деревянной скамеечке, стоявшей на зелёном пятачке между двух фонарей, поставленных тут ещё в пятидесятые годы, когда очень в ходу было художественное  чугунное литьё оснований.  Осталось это художество от купеческого прошлого города. Боковины скамейки, к которым были привинчены более подходящие для сидящего тела деревянные брусья, тоже были литые. Сам же зелёный пятачок был создан около небольшого ныне закрывшегося по причине безденежья населения кинотеатра, чтобы людям было где провести время в ожидании просмотра своей ленты.

Для бодрости он сделал глоток пойла и вытащил ветчину, чтобы закусить. И тут перед ним появилась, словно из-под земли маленькая исхудавшая собачка, встала рядом и  посмотрела на него умными черными глазами. Вместо того, чтобы проглотить кусок ветчины  самому, Луноход отдал его собаке. Она схватила ветчину на лету и проглотила, не разжёвывая, что противоречит всем приличиям и правилам разжёвывания пищи во избежание язвы желудка. Потому что бывает в желудке такая пустота, что будешь рад и язве.

И тут Луноход, несмотря на весь свой бомжовский опыт сделал ошибку, т.е. второй глоток пойла. Потому что пе6рвый глоток придаёт сил для дальнейшего путешествия, а второй их отнимает. Особенно если опять не закусить.

Вместо этого он погладил собачку. Вдруг вместе с теплым комком в желудке у него  в голове появились не менее тёплые воспоминания из далёкого-далёкого, ставшего уже почти сказочным детства, когда он тёплым летним днём сидел на этой же скамеечке и ел мороженое, которое продавала полная весёлая мороженщица, расположившаяся тут же. Она доставала мороженое из больших цилиндрических жестяных емкостей и столовой ложкой раскладывала его по вафельным стаканчикам, которые взвешивала на стоящих перед ней весах. А напротив неё продавали газировку.

Вслед за воспоминаниями о счастливом лете детства нахлынули образы счастливой зимы. Отец и мать наряжают ёлку, вешают на неё игрушки и лампочки, ставят под ёлку Деда Мороза со Снегурочкой, а он крутится под ногами и радуется, потому что завтра пойдёт на большую ёлку в театр и получит там большой кулёк в подарок. И у него под ногами крутится маленькая собачка, радуясь общей радостью семьи.

У воспоминаний о счастливом детстве есть одна неприятная особенность – они расслабляют человека, заставляют его утратить бдительность. Вот и Луноход, быстро пьянея, делал глоток за глотком и скармливал закуску кусок за куском маленькой собачке, словно прибежавшей к нему в морозную зиму из далёкого залитого солнцем детства.

В эту новогоднюю ночь в потрёпанном жизнью полицейском «козлике» ехали двое, вызвавшихся работать в  праздник добровольно. Один был молодой двадцатилетний парень, только что вернувшийся со службы в РККА. Он ещё верил в чудеса, совершающиеся в новогоднюю ночь, и надеялся на встречу с одним из них. Второй был намного старше. Он служил в полиции девятый год, в чудеса давно не верил, а на службу вышел, чтобы заработать отгулы и поехать весной в родную деревню помочь матери сажать картошку.

Если романтик просто глазел по сторонам, радуясь общему новогоднему веселью, его опытный спутник намётанным глазом определял непорядок в устройстве мира. Он первым и обратил внимание на одиноко сидящего на скамейке человека:

- Давай-ка остановимся.

- Да он же тихо сидит, не буянит, - возразил молодой.

- Вот это и подозрительно: час назад мы ехали – он также сидел.

Подъехали, спешились, подошли к одиноко сидевшему под фонарём Луноходу. С первого взгляда на побелевшие щёки было видно, что он уже замёрз.

- Ну, вот тебе и приключение, - ухмыльнулся опытный, и, кивнув на опорожненную посуду добавил:

- Замёрз по пьяни.

Сказав это, старший заглянул на всякий случай в сумку. Там не было ничего, кроме корейской лапши быстрого приготовления и какой-то толстой самодельной  тетради, сшитой толстыми нитками из подручных средств. Точнее говоря, обложка с надписью «Анализ хозяйственной деятельности предприятий» была сделана из старого скоросшивателя, на котором ещё читалась типографская надпись в сёрной рамке

ТССР

Ташауз УПН ТОС и ТОГ

АРТ 5002

Цена 9 коп.

Загадочные буквы УПН ТОС и ТОГ, по-видимому, означали что-то вроде «Учебно-производственное Новообразование товарищества общества слепых и товарищества общества глухих» в городе Ташауз Туркменской советской социалистической республики.

Внутри были пошиты отдельные разного цвета листки с одинаковыми столбцами: «Колхоз им. Кирова», «Совхоз им. Чапаева» и т.п. Против каждого предприятия стояли написанные от руки цифры показателей поголовья, надоев, пашни. Обратная сторона листочков оставалась чистой, и на ней было что-то написано от руки. Старшой на всякий случай прочёл и это:

Был Данте прав, что человек живёт,

Пока хоть листик у надежды бьётся,

Но всё ж зима однажды настаёт,

А счастие уйдёт и не вернётся…

- Ну, надо же! – невольно буркнул себе под нос старшой.

- Ты посмотри – а ведь он улыбается! – удивлённо воскликнул молодой.

- С чего бы это ему улыбаться? – недоверчиво спросил опытный, поскольку опыт порождает в людях сомнение. Потом он зашёл спереди, присмотрелся и не смог скрыть удивления:

- А ведь и вправду улыбается…

Замерзший на скамейке человек улыбался своей последней счастливой улыбкой. А перед скамейкой тянулась цепочка  следов, оставленных маленькой собачкой, короткая, как человеческая жизнь. Как и человеческая жизнь, следы появлялись из темноты неизвестности и снова исчезали в темноте, чтобы  на несколько кратких мгновений появиться в свете фонаря,

Евгений Пырков