С чего начинается родина?

Наверное, каждый человек, рано или поздно, задает этот вопрос себе.

Я иду вслед за старухой-матерью по заснеженной тропинке между растребушенных пригородных дач, и задаю его себе. Говоря по-нынешнему, почему я не валю из этой страны? Из страны, где каждые десять лет путем очередного кризиса бедные и работящие превращаются в еще более бедных, богатые и стяжающие – в еще более богатых?

Свалить, в принципе, несложно. Достаточно набрать номер друга детства, который уехал еще лет двадцать назад, сказать: «Стас, вышли деньги на дорогу».

Однако где-то там, в белом дачном безмолвии, мать запрятала несколько ведер картошки. И их надо принести домой. В принципе, конечно, я получаю зарплату и могу купить эту пару ведер в магазине. Но зарплаты завтра может не быть, а картошка будет наверняка. Поэтому старуха-мать и ведет меня мимо растребушенных бомжами и просто ворьем дач.

Я вообще удивляюсь этому поколению. Его жизнелюбию и стойкости. Вере в то, что если работать, то все приложится. Гитаре, стоящей в углу ее спальни. Я даже не знал, откуда она взялась. Пока, разбирая старые альбомы, не наткнулся на мамину фотографию, на которой она сидит с этой гитарой на краю общежитской койки. Сразу вспомнилась песня про девичье общежитие: «Все равно свои гитары им придется уносить»…

Вспомнились мамины подруги: совсем молодые, стоящие между высоких кульманов, накрытых белыми ватманами. Чуть постарше, сидящие на грудах картофеля где-то в колхозном поле. Совсем пожилые, катящие коляски с внуками и внучками… Годы летели, а они оставались  все такими же худенькими, большеглазыми и светлыми, как тогда, в общежитии. Наверное, это от того, что они всегда жили бедно: и в нищую свою послевоенную юность, и в зрелость, отданную немеркнущим идеям построения развитого социализма и победы над мировым империализмом. И уж тем более в старость с ее мизерной пенсией.

Они часто созванивались, но теперь звонки становятся все реже и короче. И почти после каждого из них мама одевает короткое, чуть ли не студенческое пальто и, идя к двери, говорит: «Люба умерла. Пойду, помогу с поминками». Или: «Зоя умерла». Или: «Рая…» Говорит так просто и обыденно, как лет сорок назад сообщала: «Зою вызвали к начальнику» или «Рая ушла в цех».

Ах, как хочется взять  и вынуть всех этих нынешних хозяев жизни – и олигархов, вдруг ставших государственниками, и силократов, объявивших себя спасителями родины, и депутатов, и генералов, из их кабинетов и офисов, джипов и мерседесов, и хоть раз поставить на колени в мерзлые комья земли у могилы большеглазой семидесятилетней девочки, маминой подруги, умершей, собираясь за картошкой на дачу, на прошлой неделе! Как хочется! Может быть, из-за этого желания я и не звоню Стасу и не валю отсюда?

Может, сегодня с этого начинается родина?